удара в живот Джеймса Вольфа согнуло, но он не упал – не мог, вывернутые в лопатках, связанные над головою руки его были подтянуты к перекладине на потолке ремнем; из глотки вырвался звук, схожий с тем, какой издавали на ферме отца свиньи, когда специально приглашенный для этого дела забойщик бил их точно в сердце ножом.
Некоторое время обнаженное тело в свежих синяках раскачивалось, спутанные пряди длинных волос, мешаясь с бородой, закрывали лицо. Грязные ноги, с судорожно вытянутыми пальцами едва касались земли.
Пахло сыростью, человеческой болью и испражнениями. Свет из зарешеченного окошка под потолком выхватывал из тьмы паутину в углах камеры, мусор на каменном полу и стол напротив со стулом.
– Зачем, зачем вы меня бьете? – захлебнулся в крике узник, – Я же все вам сказал, ну не знаю я дороги на базу, не знаю! Я блуждал четверо суток пока не наткнулся на стойбище сиу! Я просто не знаю туда дороги! Почему вы мне не верите?
– Потому что ты белая обезьяна и падаль! – в голосе следователя слышно презрение.
– Ну так убейте меня, убейте! Только не мучайте больше! – жилы узника надулись от натуги, голова упала на грудь.
Следователь, по виду типичный англичанин, дюжий, с квадратным лицом, только с высоким «ирокезом» на голове, некоторое время глядел Джеймсу на проступающую плешь меж всклокоченных грязных волос. Потом подошел, рука приподняла за волосы голову узника.
– Shit (дерьмо) ты белая мразь, – проорал в лицо, обдав запахом зубного порошка, – столько лет прятался от нас и прятал расположение ракетной базы, да за это тебя не бить надо, тебя, fuck (твою мать) на кол посадить надо, ты понял, белая мразь?
– Что я вам сделал? – тихо произнес узник, – Я никогда не делал ничего плохого индейцам. Я старый и больной человек, зачем вы меня мучите?
– Мы никогда больше, слышишь shit? – бешено закричал похожий на белого индеец, – Мы никогда больше не дадим вам сделать с нами то, что вы делали раньше!
Во всем – в словах, в жестах, в интонациях, с которыми индеец обращался к узнику, сквозило презрение. И ненависть. Ну как же, ему, настоящему навахо приходится обращаться к… белому. То есть, к отбросу. К червяку. К пыли под ногами. Но вот так получилось, что приходится с таким говорить… и как же это мерзко.
Следователь ударил кулаком в синие-землистый, ввалившийся живот узника. Джеймс ахнул, вопленно закричал, брызгая слюной.
– Я ни в чем не виноват!
Но тут удары посыпались градом, тело закрутило по камере.
Хлопнула дверь. Заговорили на повышенных тонах по-индейски. Узник поднял воспаленные глаза.
Вошедший выглядел типичным индейцем. Лицо цвета выжженной земли и волосы без ирокеза, отливали иссиню-черным. Глаза прищурены. Куда смотрят, непонятно. Рот как трещина. В одном жилете поверх пестрой рубашки.
Первый индеец вскинул руки к потолку в протестующем жесте, одарил узника многообещающим взглядом и, пулей выскочил за дверь.
Новый следователь подошел вплотную к узнику. Жесткие, как клещи, пальцы схватили несчастного за подбородок,