я преодолел без всякого волнения, будто шел к приятелю, которого выписывали из больницы после профилактических процедур. Я даже что-то насвистывал, пока профессор не сделал мне замечание, волнуясь, верно, о том, что у меня денег не будет.
Внизу нас ждал Антип-часовой и милашка-дежурная, которой я сделал какой-то сомнительный комплимент, отчего она лишь доброжелательно сморщилась.
– Значит, так, Тимофей Бенедиктович, – начал торжественно Перчатников, и Антип тотчас поднялся со стула. – Вы сейчас зайдете в эту комнату, и чтобы вышли вскоре из нее с Агнешкой на руках. Задача ясна?
– Ясна, фельдмаршал! – отрапортовал я.
Отродясь у меня не было такого жизнерадостного настроения, как теперь. Будучи по натуре человеком сдержанным, я всегда стремился к ровному, бесстрастному, в библейском смысле равнодушному отношению ко всему сущему, и даже выработал в себе стойкое неприятие всякого рода радостных чувствований, но здесь меня словно подменили – я ликовал в душе своей!
Антип церемонно открыл передо мной дверь, и я вошел в райские кущи. Ангел мой стоял у окна, обхватив себя руками (я сразу же вспомнил эту ее излюбленную позу, которой она обычно выражала неудовольствие), и, привычно склонив набок голову, смотрела на меня. Одета она была в голубое поплиновое платье и в черные кожаные сандалии – я был в свое время представлен и платью, и обувке. Но вот ее правая рука медленно поползла вверх и знакомо припечатала рот.
Я хотел сказать: «Здравствуй, Аги!», но голос мой вместе с рассудком покинули меня. Зато я видел и слышал! Видел, как эта несносная девчонка, стоявшая у окна, отнимает руку ото рта, и слышал ее чуть хрипловатый (но ее!) голос: «Тим, почему они сказали, что ты подурнел? Ты даже и не очень постарел». «Это ты просто так говоришь, – вдруг услышал я свой голос. – Ты же вежливая девочка, поэтому щадишь меня». «Нет, Тим, это я постарела и подурнела, да еще в этой одежде. Не смотри на меня». «Я там купил тебе кое-что по мелочи: бельишко, платьишки, еще какие-то смешные сандалии – как у этих, помнишь, римлянок с не очень хорошим поведением. Может, пойдем ко мне, примеришь?» Она улыбнулась, покачивая головой, и сказала: «Какой ты милый, Тим! Иди ко мне, мой старичок, иди ко мне, мой Тим!» Я двинулся к ней, как робот, получивший команду, и, подойдя, сказал: «Здравствуй, Аги! С возвращением, любимая». Она тотчас запрыгнула на меня и, подобно маленькой обезьянке, обхватила руками шею, а ногами туловище и, уткнувшись лицом в мой кадык, зарыдала громко и протяжно. Мне было трудно дышать, но я не переменил позу, поддерживая ее тельце дрожавшими руками. Тихие слезы текли из моих глаз и капали ей на шелковистые волосы, которые я ласкал губами, что-то еще при этом шепча…
Выход наш был триумфальным. Как и было велено, я вынес Агнешку на руках под аплодисменты встречавших, которые к тому же раздобыли где-то цветы и шампанское. Я хотел даже пошутить по этому поводу, мол, как новорожденную в роддоме встречаете, но вовремя сообразил, что по сути так оно и было. Профессор Перчатников сказал пламенную речь, Антип стрельнул