к тебе и твоему государству, завещанная мне дедом на смертном одре, всегда была для меня священна, и я не раз честно поддерживал Россию в моменты серьезных затруднений, в особенности во время последней войны. Европейский мир все еще может быть сохранен тобой, если только Россия согласится остановить приготовления, угрожающие Германии и Австро-Венгрии»190.
Почти сразу же после отправки этой телеграммы Вильгельм II выступил с балкона своего дворца перед берлинцами, заявив своим подданным, что его вынуждают начать войну191. Кайзер явно не договаривал: начать войну его вынуждали собственные расчеты, согласно которым первый и сокрушающий удар должен был быть нанесен по Франции. Залогом успеха молниеносной кампании на западе и переброски основных сил рейхсвера на восток было опоздание сосредоточения русских войск. Чем позже начинала Россия мобилизацию, тем выше была гарантия успешного завершения «плана Шлиффена». В 11 часов вечера в Германии уже и формально началась всеобщая мобилизация. Почти одновременно, в полночь 18 (31) июля, Германия предъявила России ультиматум о прекращении мобилизации как всеобщей, так и частичной, направленной против Австро-Венгрии, и отдаче приказа о роспуске войск в течение 12 часов. Уже на следующий день 7-й германский армейский корпус, насчитывавший около 100 тыс. человек (он был отмобилизован ранее) занял нейтральный Люксембург. «План Шлиффена» фактически начал выполняться192.
Практически в то же самое время, когда немецкие солдаты входили на территорию этого герцогства, Ф. фон Пурталес позвонил начальнику канцелярии русского МИДа барону М. Ф. Шиллингу с просьбой о приеме у министра. С. Д. Сазонов уже не сомневался: «Он, вероятно, привезет мне объявление войны»193. Глава русского внешнеполитического ведомства не ошибся. 19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила России войну. Спешка в германском посольстве была такой, что Ф. фон Пурталес оставил ноту с двумя вариантами в одном тексте – очевидно, в немалой степени этому способствовало и то, что он очень волновался. Из кабинета русского министра он вышел в слезах194. Перед вручением документа он трижды спросил у С. Д. Сазонова, не готово ли русское правительство отменить мобилизацию195. Впрочем, на оплошность весьма аккуратных обычно немцев и в русском МИДе не обратили особого внимания. Как отмечает русская официальная версия случившегося: «…в самую минуту передачи ноты суть германского заявления была столь ясна, что не в словах было дело»196.
Хваленый немецкий порядок, казалось, был забыт политическим руководством Германии. «С момента объявления русской мобилизации, – вспоминал А. фон Тирпиц, – канцлер (то есть Бетман-Гольвег. – А. О.) производил впечатление утопающего. В то время как юристы Министерства иностранных дел углублялись в академический вопрос о том, находимся ли уже мы в состоянии войны с Россией или нет, обнаружилось, что мы забыли спросить Австрию, желает ли она бороться вместе с нами против России. Италия также не была извещена об объявлении