были очень придирчивы в вопросе о разрешении переезда через свою территорию русским подданным, а императрица не хотела пользоваться своим особым положением. Эта история вызвала сильнейшее раздражение у Николая II. «Государь не скрывал, – вспоминал русский министр финансов, – своего негодования проявленным Вильгельмом II отсутствием простой вежливости по отношению к императрице Марии Федоровне. Он добавил, что если бы мы объявили войну Германии, и мать германского императора была бы в России, он дал бы ей почетный караул для сопровождения ее до границы»48.
Немцы смотрели в будущее без боязни и поэтому не церемонились соблюдениями правил приличий прошлого. Немецкая военная разведка в предвоенные годы констатировала постоянный рост революционных настроений и пропаганды49. Перед отъездом из Петербурга Ф. фон Пурта-лес не скупился на слова. Об этом упоминает и английский посол в России: «Германский посланник предсказывал, что объявление войны вызовет революцию. Он даже не послушался приятеля, советовавшего ему накануне отъезда отослать свою художественную коллекцию в Эрмитаж, так как предсказывал, что Эрмитаж будет разграблен в первую очередь. К несчастью, единственным насильственным действием толпы во всей России было полное разграбление германского посольства 4 августа»50. Именно против Германии, а не Австро-Венгрии были направлены тогда чувства, во всяком случае городского населения России, именно в «немце» оно не без основания видело настоящего творца кризиса и войны51.
Самое заметное участие в нападении на здание немецкого посольства сыграла молодежь, заметно разогретая пришедшими в Петербург известями об издевательствах, которым подверглись русские в Германии52. «Уличные горлопаны, которых везде и всегда много, рады были «выдающемуся» случаю, чтобы покричать и продемонстрировать свои дешевые чувства на улицах… – вспоминал русский генерал. – Но тут было мало, конечно, патриотизма и много, очень много звериного»53. Германское посольство подверглось разгрому и было подожжено. Даже массивная скульптурная композиция на парапете крыши здания, изображавшая двух воинов, державших под уздцы коней, была сброшена вниз, а металлические фигуры утоплены в Мойке54. На площади перед Исаакиевским собором горел костер из портретов кайзера, взятых в посольстве, в воздухе летали бумаги. Полиция поначалу не вмешивалась, позже прибывший эскадрон конных жандармов постепенно оттеснял толпу с тротуаров. За всем этим наблюдал министр внутренних дел Н. А. Маклаков в компании только что назначенного нового градоначальника55. Министр проигнорировал просьбу представителя МИДа вмешаться и остановить акты вандализма. Он считал, что подобным образом народные страсти смогут найти безопасное применение56.
После разгрома германского посольства толпа отправилась к австровенгерскому, в котором еще находились посол и сотрудники. Однако на подступах к нему ее встретили усиленные наряды войск, и она вынуждена была отступить, а вскоре