ощупываю языком верхнюю десну – авторитетное занятие, не правда ли?
– Что он вытворил этот Матросов? – спрашивает меня капрал, тыча в обелиск электрошокером.
Недалекие же люди патрулируют улицы! В школе учили, как Павлик Матросов завел диверсантов в лесную чащу. И фильм про это есть.
– Анатольич! А жопу от стула раз оторвать!? – ругается Пригорин в телефон.
Капрал достал знакомые наручники, но оглядел мой подтаявший страх и убрал браслеты обратно в карман.
– Ща, пробьем, – говорит. – Коли все путем, то пойдете по своим делам.
– В парке гуляет… а что думать?! – орет Пригорин. – Что?! Алло!.. а… понял.
Я понимаю, что меня сейчас возьмут под руки и отведут обратно. Уже не так страшно, но странно и неряшливо все происходит.
– Шэлтер! Пройдемте, – командует Пригорин и поясняет напарнику. – Возвращаемся в отдел, неразбериха вышла.
– Пердимонокль, – подтвердил образованный капрал, снова щелкая браслетами.
Скульптура провожала нас дремучим и грозящим взглядом. Сумрачно-горький парк тоже не ликовал. Патрульная тесла с приветливо открытой дверцей стояла на пешеходной дорожке, погрузившись одним колесом в мелкую льдистую лужицу. А со стороны входа в парк шла девочка лет семи в шапке с помпоном и ранцем на спине, она упоенно ела мороженое из вафельного стаканчика. Мороженое даже выглядело звонко, стаканчик даже со стороны – хрустящий, зачем на ходу?! Остановись, и не спеша, смакуя. Зубы заломит – не страшно. Совсем не страшно. Мне в детстве бабушка – словно всю строгость возможных воспитателей демонстрировала – запрещала многое, сладости в том числе. А я, нерадивый ребенок, не ел в школе котлету на завтрак, копил эти самые углеводы. Каждый день в мобильный банк смотрел: сколько там? И дней через восемь личный кабинет озаряется нужною цифрой – ура! – готов экран смартфона целовать. И после школы захожу в магазин. Не представить с каким высокомерием, с каким снобизмом я подносил запястный чип к терминалу на кассе, расплачиваясь за два стаканчика мороженного. Если было дело зимой, то съедал я только один, а второй заворачивал в мешочек и закапывал в сугроб. На следующий день, утром к первому уроку, и мы с Ермесом Олимбаевым по дороге сядем в куржак на сломанной карусели и кусаем по очереди. Зубы ломит – ничего, не страшно.
Вообще ничего не страшно, все лучшее уже было.
В патрульной машине стоял важный запах кожаных кресел. В первый раз я его не заметил. От капрала еле уловимо тянет чесноком вперемешку с ментолом. Консьерж Пригорин в этом плане нейтрален, но он мягкий и удобный, нет твердости в плече. Еще и отстраняется, когда я к нему приваливаюсь.
– В каком преступлении я, собственно, обвиняюсь? – спрашиваю, напустив в голос иронии, как это делает Сыщик из сериала.
Пригорин промолчал. Сыщика в третьем сезоне несправедливо обвинили в убийстве, вел он себя выше всяких похвал, легко и с юмором отметя все улики. А уже в следующей серии был найден настоящий убийца. Все преступники оставляют следы. Как сказано в той самой старой книге,