все свободные места, а потом вместо розового появлялся голубой дневник, затем фиолетовый. Заметки, как и сами дневники взрослели вместе со мной. Я делилась с ними всем самым сокровенным, пока не пожалела об этом.
В третьем классе рыжая чертовка Бетти Тейт вытянула мой дневник из рюкзака и на всю столовую стала зачитывать сокровенные слова о том, как я сохну по Джеку Коллинзу из параллели. Вся школа, даже те, кто не знал меня в глаза, вытаращились из-за обеденных столов и своих пластмассовых подносов, а их смешки пробегали по всем моим косточкам, как малеты по брускам ксилофона. И пусть в ту минуту самого Джека Коллинза не было в столовой, нет ничего позорнее, чем когда во всеуслышание объявляют о твоих чувствах. Вытрясают наружу самое заветное, самое секретное, что ты держишь внутри, прячешь ото всех на стенках души или страницах толстой розовой тетради.
Такие вражеские подножки, пинки жизни либо толкают тебя в яму, либо учат находить лазейки, как выбраться наружу. Отец всегда говорил: если щука сорвалась, не скручивай удочки. Я не бросила записывать каждый свой день в дневник, ещё не зная, что однажды это спасёт меня от забвения. Но уже так просто, так опрометчиво не обращалась с сокровенным, личным и не предназначенным ни для кого другого. Любая Бетти Корнуэлл могла похитить мой дневник и зачитать его на весь Бостон, но никто бы не разобрался в героях моих повествований, ведь я больше не писала имена целиком, а оставляла лишь никому непонятные инициалы.
И теперь расплачивалась за это. Но не собиралась скручивать удочку, пусть щука никак не хотела попадаться на крючок.
Этот Л., кем бы он ни был, мог помочь мне найти не только отца, но и ответы, что случилось прошлым летом. Оставалось только найти его самого.
Бар «На глубине» затерялся на третьей береговой линии залива Нантакет Саунд. За невысокими домишками виднелись флаги порта, мачты пришвартованных к паромному причалу яхт, забортный трап, ведущий к отплывающему по Атлантике круизному лайнеру и пухлобокая крыша старого маяка. Лайнер дважды оповестил город об отплытии протяжным гудком, от которого птицы взметнулись ввысь. Эхо мурашками пробежало по улицам Нантакета и забралось куда-то за шиворот.
Каждый шаг на этом острове беспамятства давался мне с трудом. Подъехав к бару, о котором говорил безымянный рыбак, я заглушила двигатель и ещё некоторое время оценивала обстановку. Деревянная вывеска с рыбацкой лодкой, «е» выпадает из названия в виде заброшенного в воду поплавка. Потрёпанный фасад выбивался из каравана опрятных домиков с лавками на первых этажах и жилыми квартирками наверху. Именно так и должно выглядеть место, где собираются непритязательные и простоватые рыбаки, привыкшие к диким условиям.
В Бостоне уже к четырём солнце прячется за зеркальные высотки, приближая сумерки ближе на несколько часов. Закаты там наблюдают лишь везунчики, которым посчастливилось купить квартиру на последнем этаже или выбраться по пробкам из города в гавань. Но Нантакет словно принимал