не закончилось. Изумленно вскинув брови, Морана наблюдала, как Данте сжал руки в кулаки, схватил вазу с ближайшего шкафчика и швырнул ее на пол, разбив на сверкающие осколки. Вздрогнув от внезапного громкого шума, с которым прекрасный хрусталь разлетелся вдребезги, усеяв весь пол, Морана сделала резкий вдох.
Она слишком устала, была слишком измотана, чтобы становиться свидетельницей новых, более сильных эмоциональных потрясений, во всяком случае до утра. В каком-то смысле Морана даже была благодарна Тристану Кейну за то, что тот хранил молчание и не становился яростным вихрем, в который порой превращался. Сейчас ей нужно успокоиться, чтобы не стать похожей на эту вазу на полу, рассыпавшуюся от силы, которую не смогла выдержать.
А потому, зная, что лучше уйти и оставить мужчин наедине с размышлениями, а самой обработать рану, Морана отступила.
Бесшумно прокравшись к гостиной, она открыла дверь и прошмыгнула внутрь, отчетливо осознавая, что в квартире стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя, бьющего по стеклам. Выпустив наконец воздух, который, казалось, держала в легких с тех пор, как вошла в лифт, Морана быстро поставила телефон на зарядку, зашла в ванную комнату и включила теплую воду.
Присев на край ванны, она снова принялась обрабатывать рану и зашипела, когда от жжения заслезились и без того чувствительные глаза. Заклеила рану пластырем, сняла одежду и бросила подальше в угол, зная, что больше ее никогда не наденет. Проверив температуру воды и заперев дверь, она окунула ногу в огромную ванну и наконец-то опустилась в нее.
Казалось, будто все ее тело заключила в объятия самая теплая, самая приятная вода, в которую она только погружалась. Лучшие объятия.
Застонав от того, как чудесно вода ласкала ее больные мышцы и маленькие порезы на теле, Морана разок окунулась в нее с головой, а потом опустила затылок на выложенный плиткой бортик. Положила руки на выступ и закрыла глаза.
Она не позволяла себе думать ни о чем: ни о своей машине, ни о хладнокровных убийствах, ни об отце, ни о его попытках ее убить, ни о мужчине, что пришел за ней, ни о выборе, который они оба совершили, и уж точно не о поцелуе, от которого до сих пор жгло припухшие губы. Не позволяла себе возрождать в памяти воспоминания ни о дожде, ни о пистолете, ни о Тристане Кейне. Не разрешала себе помнить ни нежные прикосновения, ни сильную жажду, ни молчаливый выбор.
Морана просто лежала, предоставляя воде роль ее нежного любовника, который унимал боль, очищал ее и полностью расслаблял в своих объятиях.
Размышления могли подождать до утра. Морана не обращала внимания на последнюю струну, что удерживала ее в сознании и не давала распасться на части, не обращала внимания на боль, с которой та туго натягивалась от каждой мысли, – она не обращала внимания ни на что. Морана просто лежала и старалась ни о чем не думать.
Несколько долгих минут спустя, когда вода начала остывать, кожа морщиться, а сама Морана чуть не погрузилась в сон от принятия ванны после тяжелого дня, она кое-как заставила себя вылезти и вынуть затычку. Глаза щипало