тени сливаются в одну. Под лавкой проходит голубь – похоже, он что-то ищет.
Над головами старушек две вороны, как будто предупреждая о чем-то, пронзительно каркают.
– Рядом с Такэути Ямамото, да? Он, вроде бы, антиквариатом занялся… Это Ёсида Соноко…
– А вот Юми.
– Точно, Юми. Мы с ней виделись на похоронах Юко.
– Надо же, столько лет прошло, а мы как будто и не изменились.
– А он же работал в администрации… Как его…
– Иияма.
– Да-да, Иияма.
– И рядом…
– Вон та? Хироми?
– Верно, Хироми!
– Вот Муцуми.
– Будто и не постарела.
– А это Синохара.
– В кимоно, как обычно.
– Выглядит роскошно.
– Фуми, Такэ, Ти. Еще Курата, но она в другом классе училась.
– Ой, а я и не обратила внимания!
– Курата сейчас живет в Кавасаки. Рассказывала, что за ней таскается один тип, тоже из ее района. Раз они ездили общей компанией в Юдзаву, так в гостинице он успел всех достать – рот у него просто не закрывался! Даже когда все улеглись, он продолжал болтать, еще и чай попивал при этом.
– Ну и ну! Полное отсутствие воспитания.
– Не говори. Он, кажется, муж кого-то из ее соседок. Однажды она обнаружила его в своем саду.
– Это уже чересчур. И в полицию-то особо не пожалуешься – сосед все-таки.
Я никогда не носил с собой фотографии. Но перед глазами у меня постоянно были люди, места, времена, и все это проносилось мимо. Так я и жил – убегал от грядущего, видя перед собой одно лишь прошлое.
Впрочем, на сладостную ностальгию это переживание совсем не походило. В настоящем я оставаться не мог, а будущее лишь страшило меня, так что я бесконечно погружался в прошлое, которое, стоило только сосредоточиться на чем-то, уплывало в никуда. Все закончилось? Или только остановилось? Может, однажды все повернется вспять и начнется сначала? Вдруг я навечно останусь здесь, вне времени? Я не знаю… Не знаю… Не знаю…
Мы с семьей так ни разу и не сфотографировались вместе.
Самые ранние мои воспоминания уже связаны с войной – еды не хватало, и я постоянно был голоден.
Родись я на семь-восемь лет раньше, и меня забрали бы на фронт.
Некоторые мальчишки в нашем поселке уходили добровольцами, как только им исполнялось семнадцать. А другие бегали от медицинской комиссии – притворялись, что плохо видят и слышат, или выпивали перед освидетельствованием литра по два соевого соуса[16].
Мне было двенадцать, когда закончилась война.
Времени на то, чтобы предаваться грусти или сожалеть о поражении, попросту не было. Мысли занимали всего две вещи – как выжить самому и как прокормить родных. Содержать даже одного ребенка тогда было невероятно накладно, а у меня было целых семеро младших братьев и сестер. Тогда в Хамадоори[17] еще не было ни атомных электростанций Токийской энергетической компании, ни теплосиловых электростанций энергетической компании «Тохоку», ни заводов