ночью, если утром от нее не останется и следа. Намного вкуснее готовить завтрак с мыслью, что впереди ждет совместный остывший ужин. Утренняя страсть. А страсть, как и кофе, – не теряет свой вкус, если его подавать горячим.
Она лежала в моей рубашке, с расстегнутыми верхними пуговицами. Это особо подчеркивало ее грудь. Больше на ней не было ничего. Ничего лишнего для художника, что не мог насмотреться на свой шедевр. Свою картину. Я видел в ее глазах больше мира, чем за окном. И взгляд. Она смотрела так, будто это я перед ней стою обнаженным. Она смотрела глубже.
За десять дней совместного душа и теплого пледа я узнал о ней многое – начиная с семи комплектов ее нижнего белья, заканчивая именами всех ее мужчин. С каждым днем все больше убеждался, что она – неотъемлемая часть этого уюта. С ней было комфортно и легко. Это было важно. Все может измениться с ее уходом, но мне не хотелось возвращаться к старой жизни – тишине и глубоким мыслям, к бессонным ночам с запахом окурков. Только как прежде все равно уже не будет. Нет. Порой возникало чувство, что это я у нее в гостях. Так забавно, она никогда не робела, когда раздевал ее догола, но смущалась каждый раз, когда укрывал потеплее. Не стало и привычного беспорядка, все было аккуратно разложено по своим местам. Не удалось скрыть от нее ничего. Да и что мне было скрывать – три открытки из прошлого с дорогими словами и простецким почерком. И вот зачем я их столько хранил? Она, будто читая мои мысли, сразу же отправила их в самое подходящее место – мусорную корзину. Или пару альбомов с фотографиями из детства – вот они действительно имели для меня огромную ценность. Я их часто пересматривал. А она, улыбаясь, повторяла, что я на себя маленького совсем не похож.
Я уже и забыл, что ночь – время не только громкой тишины, но и откровенных разговоров. Чувства внезапной радости и приятной грусти. Мне не нужна была ночь, пока не с кем было ее разделить. И так стало мало ее, когда начал в ней нуждаться.
– Зачем ты перед сном мажешь лицо и руки кремом?
Она улыбнулась слегка огорченно.
– Я уже не так молода. И моя кожа постоянно об этом напоминает. А крем… он, скорее, для поддержки в тонусе моей самооценки. Я не ощущаю себя лучше, просто убеждаю в этом других.
– Ты прекрасна. Тебе это вовсе не нужно, я бы заметил.
– Знаешь, я бы не удивилась, заметь ты это раньше. Но не сейчас. Твои глаза слишком влюблены, чтобы смотреть мимо моих.
В то прохладное утро я проснулся один, с большой теплой вмятиной слева от меня. Сбежала, не оставив записки. Не нужно было слов.
Она закурила. Так неумело и слегка наигранно. Я курю с тринадцати лет, и такие мелочи бросаются в глаза невольно. Она молчала и каждый раз, когда хотела что-то сказать, – затягивалась сигаретой глубже. Другая. Совсем чужая. И одета непривычно. Белая футболка, темные штаны и затертые серые кроссовки. Ни каблуков, ни грамма макияжа. Как она изменилась за два года. На улице, среди прохожих, я бы просто ее не узнал. А раньше не заметить ее было невозможно.
Мне стало больно на нее смотреть. Она сейчас не со мной, а где-то далеко.