в бороду мшистую, корявой рукой гусеничку-многоножку со ствола зачерпнул, крутанулся вкруг себя, снежную пыль поднял, слово волшебное молвил. Кинул ту гусеничку-многоножку прочь от себя, гаркнул лихо, и как снежная пыль вокруг осела, наблюдателям лесным – воронам да сорокам-сплетницам – видно стало – стоит под елками та же гусеничка, да раз в сто себя прежней больше. Стоит не двигается, снежком присыпана. А дядька уж за кузнечика веселого принялся. Соскреб с пенька, на палец посадил, дунул – и обернулся тот кузнечик махонький – черным великаном.
Замерли птицы, умолкли. Солнышко весеннее припекает, им бы петь-радоваться, а они лешего испугались, попрятались. Зверюшки попрятались. А леший смеется, звонко так с присвистом. Плечами скрипучими поводит. Понравилось ему баловство.
Лес полон тайн и чудесных превращений. Странные загадки хранит под корягами в тени, в серебряные дали заманивает, да не отпускает.
Стоит только приглядеться, можно увидеть танец лесных духов между ветвей на ветру; в лучах солнца, проникающих сквозь кроны, прелестные лица русалок; в черных пятнах теней в ложбинках, вдруг сверкнут чьи-то лукавые глаза, да раздастся тихий смех; а в морозных переливах снежинок – колдовство.
И тогда становиться совсем не странно, когда в двадцатиградусный мороз вдруг по-весеннему весело поют птиц или в оттепель на полянках и в чаще замолкает все живое. Лес он такой…
Байка четвертая. Лесная быль
Вася Постников оступился от неожиданности и провалился по щиколотку в черную жижу весеннего болотца, образовавшегося прямо посреди тропинки. Плечо налетело на могильную оградку, рука нервно впилась в железный прут. За оградкой, на покосившемся деревянном кресте – старая табличка с фамилией, именем и датами.
Взгляд Васи невольно зацепился за надпись, и волосы зашевелились у него на голове. Он зажмурился, чувствуя щекотную истому страха, появившуюся под ребрами за грудиной, и растекшуюся до самых кончиков пальцев. Ему на мгновение показалось, что на табличке написана его собственная фамилия, его имя и отчество. Он немножко постоял, приходя в сознание и пытаясь разумностью логического убеждения внушить себе, что увиденное всего лишь фантазия, что нужно просто открыть глаза и посмотреть снова, но сделать этого никак не мог, парализованный страхом. В конце концов он просто оторвался от оградки, вытащил ногу из грязи и, не оглядываясь на могилу, раздвигая ломкий кустарник, лишенный листьев, побежал вперед, к белеющему впереди древнему храму.
Есть на свете такие уголки, затерянные вдали от больших дорог, словно заколдованные, о которых не надо выдумывать сказки. Там особенная атмосфера,