удалить запись, другие требовали отдать видеокассету. Мы упорно объясняли, что их нет в кадре. В итоге пришлось обманывать, говоря, что ничего мы еще не сняли, а лишь настраивали камеру.
Несостоявшейся режиссерке было неприятно, что она участвует в процессе как тень. После дня съемок она отказалась с нами дальше работать – наверное, думала, мы будем просить ее вернуться. Однако нам полегчало, когда она ушла.
Главе студии материал понравился, и он разрешил нам взять их репортажную DV-камеру.
На очередном занятии по физкультуре ко мне подошли Вова Ди и Костя. «У тебя есть шанс все рассказать, пока мы не решили разобраться с тобой по-мужски», – заявили они. «Вы что-то путаете», – ответил я. После занятия, позвав друзей на подмогу, они высказали мне, что я крыса, потому что треплюсь о мужских секретах. По поводу претензий Кости я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. Не знаю, что ему наговорила Маша. Может, она была ревнивой до ужаса. А Вове Ди я ответил, что это он не мужчина, раз треплет о своей женщине любому. Тот сказал, что говорил об этом только со мной, поскольку считал меня другом. Сдавать назад было нельзя, и я продолжал нападать. Мы разговаривали-то с ним пару раз, с чего бы он мне сделался другом?! И продолжал: в отличие от него, я защищаю честь этой девушки. В коридор вышел Ильич и потребовал не устраивать драк. Защищать честь девушки – дело благородное, но без кулаков. Ситуация вышла из-под контроля, однако мои слова все-таки звучали убедительно. Остальные парни подумали, что это обычная разборка из-за девушки, а не линчевание стукача.
Вечером того же дня Дарья позвала меня к себе. Мы немного поговорили о фильме «12» Никиты Михалкова, который показали на очередном сеансе клуба кино. Никто не мог понять значение оторванной руки с кольцом в зубах собаки. Мне казалось очевидным, что это связано с первой поднятой за справедливость рукой присяжного, которая спасла жизнь молодому подсудимому. Если же нет руки, то наступает моральное беззаконие. А во время войны наступает именно оно. Никто в клубе не пришел к такой очевидной мысли, даже культуролог.
В комнату зашла соседка Дарьи. Она просила не вмешиваться больше в ее личную жизнь. Если бы они знали, из-за чего я решил рассказать это все Дарье! Мой взгляд упал на стену, где до сих пор висели ее модельные фотографии. Я решил больше не общаться с ней.
Мы не могли продолжить съемку, потому что Евгения категорически отказывалась дальше сниматься. Я просил всех, кого мог, чтобы ее вразумили. Мы уже сделали с ней фотографии для постера, и я не видел никого другого в этой роли. В компании она часто напускала на себя веселость, а на самом деле глубоко внутри себя сильно скучала, искала, чем себя занять. Мне хотелось запечатлеть эти эмоции в кадре: ее дискомфорт, грустное непонимание, желание уйти. Когда Евгения наконец дала согласие, мы собрали всех актеров и отсняли за день все сцены с ней. Она была фотогенична, и сцены без слов получились отлично, но текст произносила отвратительно. Менять актрису сейчас мы не могли,