ногам, и приветливое лицо сменилось грозным, добавляя цык.
– Ну и куда в обуви пошёл? И так свинарник развёл! – строгим выговором пронеслось в мою сторону, но я, сдерживая смешок, лишь вернулся к коридору.
– Сама говорила: своя квартира будет – тогда живи как хочешь.
– Тоже своя, – твердила мать. – От бабушки осталась! Так будь любезен уважать память о человеке. Прокурил тут всё, песок в ноги впивается, как на пляже.
Я прошёл в ванную и умывал руки в прямом и переносном смысле – переспорить эту женщину себе дороже, и всё равно выйдешь проигравшей стороной. Свежеприготовленное манило мой освободившийся час назад желудок, к тому же я давно не ел ничего не полуфабрикатного. Спешно я садился за стол, чтобы успеть к дымке из тарелки.
– Вкусно? – спросила мать, чему я только промычал.
Поставив чайник кипятиться, она присоединилась ко мне, но ела более размеренно, а не жадно поглощая, как это делал я, озверев от домашней еды.
– С чего решила зайти? – проглатывая, спросил я.
– Я не могу зайти?
Для матери было не свойственно приходить ко мне. Не свойственно и предупреждать, что она будет дома, но она, по её собственным словам, имела на это полное право – дом её матери, в котором она провела своё детство, как-никак. Вспоминая бабушку, на ум приходит характеристика: доброй души на тонкой грани от скряги. Один косой взгляд мог перечеркнуть все те счастливые годы общения, поэтому она отвернулась почти ото всех, кроме меня. Упрямство матери в выборе мужчины разозлило бабушку, но с моим появлением было объявлено перемирие, хоть и без фанатизма, хоть и были попытки разгладить ситуацию, что искажало нежное лицо бабули скрываемым, но чётко читаемым гневом.
– Конечно, можешь, – пытался я утешить маму. – Это и твой дом тоже.
Съев порцию, я пошёл накладывать себе ещё, параллельно выключив чайник.
– Тебе зелёный, чёрный?
– Зелёный. Как на работе дела? – немного растягивая слова, в тысячный раз меня спросила мама, задавая диалог.
– Да нормально. Всё как всегда.
– Коллектив тебе как?
– Не вижу его практически.
– Не удивительно, – прыснула мать. – Вредно же всю ночь не спать. Работы другой у нас разве нет?
– Мне так удобнее.
Я передал кружку матери, подув на неё, чтобы остудить, как делал совсем маленьким. Это умиляло мать и сглаживало углы. Она научила меня этому приёму, когда можно переключить гнев на нежность, а я им ответственно пользовался, как семейной реликвией.
– И на новый год тоже работаешь, что ли?
– Нет, – сказал я, садясь с едой на своё место. – На два дня закрываемся.
– И что делать собираешься?
– А у тебя предложение ко мне?
– Ну не дома же сидеть. Или есть у тебя кто-то?
После нескольких пронесённых лиц и быстрых влюблённостей, после одного и того же вопроса: «Ну расскажи о себе», я понял: мне не