уставился на потолок. – Ты такая…
– Дерзкая?
– Да нет же.
– Какая тогда?
– Одинокая.
– Да? – Удивилась я.
В горле моментально пересохло.
– И у меня ведь тоже почти нет друзей. – Дима закусил губу. – Ты живешь-живешь привычной жизнью и в какой-то момент вдруг останавливаешься и понимаешь, что люди, которые были рядом – кто они, вообще? И не вспомнят о тебе, если закончатся бабки, или случится что похуже. Ты крут, с тобой хорошо и весело – сейчас, пока ты спонсируешь все их вечеринки. Но если вдруг отстраняешься и хочешь побыть один – ты странный, ты тухлый, ты «вообще-какой-то-не-такой».
– Это ты про своих американских друзей?
– Да про всех. – Он дернул плечом.
– Сочувствую.
– Фигня. – Дима улыбнулся мне одной из самых ярких своих улыбок. – До этого момента даже не вспоминал о них. Пошли они все!
Его смех явно был призван перекрыть собой легкую грусть, отразившуюся на лице.
– А… как там в универе? – Снова спросила я, уже серьезно.
– А что там? – Перестав смеяться, спросил он.
– Подружился с кем-нибудь?
– Как сказать. – Калинин вытянул свои длинные ноги: в этот раз его носки были идеально белоснежными, без глупых рисунков. – Нормальные ребята. Даже странно, что у тебя не вышло найти с ними общий язык.
– А на парах?
– На лекции было скучно. Пытался писать, старался не уснуть, но, кажется, уснул – даже дважды. В перерыве был в столовке.
– Ой, нет…
– Вот именно. Меня так долго мутило потом! А котлеты…
– Только не котлеты…
– Да, я же не знал. – Дима закрыл лицо руками. – Это патроны апокалипсиса, пища сатаны… Если бы хоть кто-то меня предупредил!
– Бедный. – Хихикнула я. – Хочешь чаю?
– Давай. – Он лег на мою подушку и уставился в потолок. – Если тебе пока тяжело, сам могу сделать.
– Мне не трудно, я уже в порядке.
– Только давай кофе, иначе усну. – Парень заложил руки за голову. – Умеешь варить кофе?
– Забыл, где я работаю?
Он улыбнулся.
– Точно.
– Так что лежи.
– Правильно. – Дима зевнул. – Не царское это дело – кофе подавать.
– Вот наглец!
Когда я вернулась в комнату, он уже спал – на моей подушке. Так сладко и мирно, что все мои внутренности дружно сжались в комок. Калинин лежал на покрывале, поджав под себя ноги, подложив правую руку под голову и вытянув левую.
Поставив кофе на стол, я накрыла его своей кофтой. Обошла со всех сторон и поймала себя на мысли, что любуюсь. Любуюсь, черт возьми! Он даже во сне был привлекателен: ни тебе слюней из открытого рта, ни храпа, ни губ-вареников. Просто лицо – расслабленное, умиротворенное, спокойное. Длинные ресницы больше не трепетали, заставляя меня вздыхать, и даже маленькие гусиные лапки в уголках глаз, часто появляющиеся в паре с его улыбкой, разгладились и уступили место безмятежности.
Взяв в качестве алиби Димкины конспекты, я легла рядом. Бросила тетрадки