Большую Ордынку, создав тем самым пробку. Начались первые переругивания и потасовки. Сообщения об обострившейся ситуации быстро разлетелись по блогам, что спровоцировало прибытие новой волны активистов и журналистов. Быдловатого вида бойцы, глядя на фотографов и операторов мутными глазами и даже не пытаясь вникнуть в суть, светили мощными фонарями в объективы, мешая фотографировать происходящее. Стычка сразу же привлекла внимание столичной общественности и в народе была прозвана «Битвой при Кадашах». Мы, из Конторы, сменяя друг друга, ездили дежурить, ожидая очередного обострения конфликта. Когда я подъехал на следующий день, ЧОПовцы цепью стояли вдоль забора. А защитники исторических зданий, заняв старую колбасную фабрику, которую тоже приговорили к уничтожению, объявили о бессрочной акции протеста. Их задачей было не допустить на территорию машины и строителей с отбойными молотками. В какой-то момент ЧОПовцы грубо вытеснили весь народ с площадки, а строители все же принялись работать отбойниками. Среди тех, кто попал под раздачу, оказался даже один депутат Госдумы. За день ситуация обострялась пару раз, доходя до штурма ограды активистами. В критический момент, прижатый толпой к забору, я успешно отснял действо по обе стороны баррикад. Собственно, эта съемка не была для меня чем-то новым, но тут я познакомился с одним интересным репортером. Это был чеченец Мурад. С виду типичный моджахед, но без бороды, а с трехдневной щетиной и широкой радушной улыбкой, служащей лучшим пропуском в любое охраняемое место. Во время затишья мы с ним неожиданно разговорились на тему стрингерства:
– А я вообще, когда начал снимать для агентства, не был фотографом, – усмехнулся Мурад, механически сфотографировав каких-то людей, проходящих мимо, – такое дело, война шла, работал в Грозном, оператором на местном канале TV. Как-то раз мне позвонили британцы, предложили на них поработать. Я беру фотоаппарат, снимаю руины, скидываю им фотки, а редактор и говорит: «Вот у вас на третьем кадре дом разрушенный, вы не могли бы вернуться к нему и снять ракурсом чуть ниже и ближе к луже?». Представляешь? Вот так кадр за кадром и научили давать то, что им нужно.
– Круто, прям чистое стрингерство – вербовка и использование местных жителей. А потом?
– А потом на них и дальше работал. Сейчас фрилансер и все больше для АМИ снимаю.
– Почему? Неужели лучше, чем британцы? – удивился я.
– Деньги, – все западные агентства берут со съемки одну-три карточки максимум – ну, скажем по пятьдесят баксов. А то же АМИ может взять двадцать кадров, по четыреста рублей за штуку. Вот и прикинь. А то, что престижно, так у меня там уже большой портфель. Хватит. Да и выставки я в Европе делал про Чечню.
– Это очень интересно, я вот за копейки бомблю все подряд. На судах снимаю. Презентации всякие. Искусство современное.
– Ох, Дима, знаю я это их искусство, видел в Париже, – сочувственно посмотрел на меня Мурад, – давай-ка, друг, обменяемся лучше контактами, что-то