что ни в какие игры не играет, что он всегда занят и пустого времени у него нет. Я, конечно, огорчился. А буквально через день, в воскресенье, к нам зашел сосед, Василий Иванович, с шахматами под мышкой.
Надо заметить, что личность эта была легендарная. Люди относились к нему с подчеркнутым уважением, хотя и знали, что он много пьет. Василий Иванович сильно от всех отличался. Он никогда не матерился, говорил культурным, сложным языком и не пил с дворовыми мужиками. Внешне, правда, слега походил на чучело: взъерошенный, плохо выбритый, сутулый, хромой, с немного выпученными, как бы удивляющимися всему глазами, но при этом в костюме и часто при галстуке. Удивительно, но, несмотря на любовь к водке, пьяным его никто никогда не видел. Пил он дома, только со своей женой, такой же любительницей выпить. Говорили, что у него высшее образование, что до войны он работал инженером в Москве, имел жену и ребенка. В войну, на фронте, ему перебило ноги, он попал в плен, а жене пришла похоронка. После плена узнал, что его жена замужем, и в Москву не поехал. Запил, встретил Марфу, ставшую его верной собутыльницей, и расписался с ней. Было у Василия Ивановича три страсти: понятно, что водка, а еще футбол и шахматы. Две он утолял легко. Собутыльница-подруга – всегда рядом, а футбол волновал многих, и найти уши, в которые можно выплеснуть эмоции по поводу прошедшего футбольного тура, проблем не составляло. С шахматами было сложнее, самая интеллектуальная игра во дворе – домино. Иногда с ним садились играть школьники, но он быстро их обыгрывал и, расстроенный, уходил домой.
Так вот, зайдя к нам, тут же с порога он заявил:
– Анатолий, как я раньше-то не догадался, ты же умный человек и должен играть в шахматы! Представь, мучаюсь: играть не с кем, умеют только в домино. Сгоняем партию?
Отец с улыбкой смотрит на него:
– Извини, Василий, не могу. Я не играю ни во что, даже в домино.
Возникла пауза. Отец явно чувствовал неловкость. Вдруг он спохватился:
– Слушай, Василий Иванович, сыграй с сыном в шашки. Он тоже мучается, не может найти соперников.
Только тут, медленно опустив грустные глаза, дядя Вася увидел меня, робко стоявшего в дверях комнаты.
– Ну что ты, Анатолий Иванович, так шутишь? Я с маленькими детьми играть не могу. Это смешно.
– Почему не можешь, что мешает? Попробуй, – сказал отец.
– А ведь действительно! – вдруг задорно воскликнул Василий Иванович.
– Неси, Женя, свои шашки, – обратился он ко мне.
Я бегом кинулся в свою комнату. Принес. Разложил картонную доску на журнальном столике и, быстро расставив шашки, стал рядом, весь в волнении, по стойке смирно.
Дядя Вася сел на диван. Стоя у столика, ростом я едва доставал ему до плеча.
– Ну что, Евгений, твои белые, и давай я тебе дам фору, чтоб мне было интереснее? – сказал он.
– Не надо, не надо! – запротестовал я.
– Ну, как хочешь, – ответил Василий Иванович. – Твой ход.
Я