его носить с собой, а обойму с патронами вынимать и хранить отдельно в другом кармане…» – подумал Бурцев, но заметил, что, несмотря на то, что был совершенно уверен в отсутствии всякой засады, в рассуждениях использовал слово «если». Самоуверенность всегда опасна – это он знал по лагерному опыту. Суеверие – это все-таки признание, что кто-то определяет нашу судьбу свыше, и он часто в неволе находил этому подтверждение. Вера и неверие постоянно чередовались в рассуждениях Бурцева.
Валерий положил пакеты и спальный мешок сбоку у ворот на траву и подошел к дверям, врезанным в большие железные двустворчатые ворота. Он начал вставлять длинный ключ в скважину и почувствовал, что рука его трясется, как вчера, и он не может попасть в маленькое отверстие для ключа, в которое прежде попадал легко. Его руки тряслись, как в лихорадке, словно у старого алкоголика утром с глубокого похмелья перед тем, как взять в руку спасительный стакан водки. Немного постояв, Бурцев услышал, что его сердце в груди бьется гулко и сильно, словно молот. «Это и страх, и мое нетерпение, и огромное желание распоряжаться этой еще красивой и рабски послушной бабой… В большей мере поэтому я оделся в лучшую одежду… Мне хотелось понравиться ей, а значит, подавлять ее своим внешним видом… Я боюсь ее убивать, поэтому неосознанно хочу попытаться вызвать симпатию и, возможно, понравиться, чтобы исключить ее обращение в милицию… Я определенно трус… Хотя не менее важно, что мой безупречный вид дает ей надежду, что я нормальный человек и не пойду на крайние меры… Это позволит мне в случае необходимости пристрелить ее в любой удобный для меня момент без истерики…» – невольно вспомнил Валерий все в подробностях, как овладел пленницей вчера. Взяв ключ так, что его конец вместе с указательным пальцем правой руки оказались на одном уровне, Бурцев не нагибаясь, нащупал сначала отверстие для ключа пальцем, затем вместо пальца вставил точно в замочную скважину ключ. Все это время он старался боковым зрением определить, появился ли кто-нибудь еще из соседей на улице в это время. «Возможно, из дома напротив кто-то видит, что я приехал с пакетами… Спокойно! В этом нет ничего необычного…» – утешал себя Бурцев. После двух оборотов ключа дверь подалась внутрь двора, и тут сердце у Бурцева замерло… В центре площадки перед домом лежала черная женская сумка. Он быстро взял с травы пакеты, вошел внутрь и закрыл дверь на засов. Опять положив пакеты на цементный пол двора, он подошел к лежащей сумке. «Эта сумка ее! Как я мог этого не заметить, когда закрывал пассажирскую дверь и уезжал из дома вчера?.. Видимо, когда я вытаскивал из машины эту бабу, то сумка лежала у нее на коленях… Вытащив ее на руках, я не заметил в волнении, что сумка упала рядом с машиной… Когда я уезжал, то наступили уже сумерки… Я помню, что захлопнул пассажирскую дверь и тотчас поехал… Да, я не увидел, что сумка лежала рядом с машиной… В каждом деле неизбежны промахи и неожид�