Ни в висок, ни в затылок.
О, нет, ни ножом. Ни винтовкой. Ни танком.
Ты целишься словом: не цельным – подранком,
ни фразой, а малым ребёнком, младенцем.
Да ты сочинять разучилась всем сердцем!
Кричу тебе вновь через насты, заструги:
бери жизнь мою. Кровь. Бери всё, что хочешь
до этих родильных, крестильных сорочек,
до кожицы в цыпках, заплатках в цветочек.
Но нет. Я заказана нынче подруге…
Не страшно мне! Нет. Не угрюмо!
Порочно…
Мне душно. Мне воздуха нет!
Не в кольчуге,
не в латах я. Даже не в бронежилете.
Открыта. Разверста.
…ты деньги в конверте
считаешь.
О, нет, не случились, чтобы сбила машина,
я б тут же в больницу к тебе, мол, спасите!
О, нет, не предай тебя лучший мужчина.
Была бы тебе я – жилетка и китель,
фуфайка, платок, пенье крохи-пичуги!
…Сегодня меня заказали подруге!
И тут я поняла в чём дело: в жадности. В скупердяйстве. Мелочности. И копеечности. Ибо своё – оно и есть своё. И не пахнет. А у меня пахнет. Вот для неё просто источает запахи!
Например, заходишь в рощу, а там сирень исходит, млеет, как духами в парфюмерном магазине! Голова кругом! А вот бывают иные запахи: смердящие, как от трупика собаки или кота, мыши, птицы… мне рассказывали, как собака выла, доедая мясо то ли грибника, то ли убиенного в окопе, то ли ещё кого-то. Именно выла! От жадности. Мяса много, а собака одна. Затем лисица прибегала, то же орала, как ненормальная, прямо-таки, как древняя плакальщица над покойником, а сама ела и ела. Затем волчица: ну это просто мороз по коже! Вы мурашки заказывали? Нет. Это вам – подарок!
И мне свалился такой подарочек – мурашки, вой, крик, плач, стенанья, какие-то жаркие печи возле меня, пляски, танцы – встаньте в круг! Понеслось!
Кто-то был за меня. Кто-то против. Кто-то сочувствовал. Кто-то понимал. Кто-то кивал. Враги посыпались, как новогодние подарки. Первая моя реакция – гнев. Вторая принятие. Третья – жалость и любовь.
Но я не стану выдёргивать контекст из контекста, не стану писать пародии, коверкать чужие тексты, выдавая их за скоморошьи, полу-психушные, бездарные. Ни за что не унижусь до этого! Хотя Имма мои тексты начала коверкать, как хотела, видимо, от этого ей становилось легче. Так сложился целый роман-пародия на меня, целый тяжёлый, чёрный, огроменный романище. Наверно, человек так лечился. Пил снадобье. Гуляй гулевань! То ли любовь, то ли ненависть-обожание. То ли поиск истин. Истин, коих нет! Ибо лишь она чуяла мою вторичность, мою несвежесть, мою неспособность, моё обезьянничание. Лишь она принюхивалась, как лиса к трупу, вырывала куски из моего тела и выла, стенала. Но куски тут же, как по мановение волшебной палочки прирастали. Бальзамировались. Я брала свои ветки-светки и переписывала их, оттачивала. Переосмысливала. Доводила до кондиции. Всегда полезно на себя взглянуть со стороны. Если бы я действительно была некой женщиной с психикой обезьянки, то меня бы это убило. Но литература – дело моей жизни,