заголосить принародно, что все происходящее здесь – не что иное, как ужасная ошибка, однако раввин вдруг заговорил на языке исторической родины. Ей пришло в голову, что потом она будет вправе заявить, что ни бельмеса не поняла, а потому их с Эдиком брачный союз не может быть признан божественно утвержденным.
«Если б мне только знать, отче, ваше преподобие, досточтимый ребе, на что меня тут подписывают, а главное, что это на веки вечные, то уж, само собой, я бы не стояла тут, пока эти треклятые голуби выпархивают из своих клеток и кружат у нас над головами, забрасывая фекалиями мою новоиспеченную многоуважаемую свекровь. Кроме всего прочего, ребе, примите во внимание, что я крещеная православная, и, к тому же, отчасти даже приобщенная к евангелическим истинам и старообрядческим заповедям!»
Эти или подобные слова внутренний голос скороговоркой бубнил в Машином мозгу, однако внезапно все оборвалось и закончилось весьма центростремительно. Не исключено, что в тот момент она упала в обморок или чтото вроде этого – одним словом, на какоето время отключилась… В общем, когда она пришла в себя, раввин уже наставлял молодоженов.
Догадайся Маша минутой раньше, она могла бы просто извиниться перед собравшимися и улизнуть, – пусть, мол, продолжают без нее. Однако теперь поздно, слишком поздно. Теперь уж она – не она, а мужняя жена.
Даже если Маша и не растолстеет в замужестве, то все равно – отныне в каждом своем движении она будет зависеть от некоего Эдика Светлова… И что самое прискорбное – она осуждена на исполнение супружеских обязанностей, хотя никакой страстью здесь даже и не пахло.
Одной рукой Эдик крепко взял Машу за талию, а другой полез разбираться с ее накидкой. Старшая сестра Маши, Катя, исполнявшая обязанности свидетельницы со стороны жениха, принялась распутывать ленты, чтобы добраться до белых кружев, отбросить их вверх и таким образом предоставить Машиному супругу наилучшие условия для проникновенного поцелуя… Словом, уж если предает родная сестра!.. Впрочем, сама Катя уже успела нажить в законном браке одного ребенка и «спланировала» следующего. Что и говорить, дурное дело – нехитрое. Маша невольно уклонилась от проворных пальцев сестры, но та цепко ухватила ее за плечо.
– Ну же, миленькая, – зашептала она, – все ждут, чтоб ты его хорошенько поцеловала. Давай, не усложняй жизнь!
Мокрые губы Эдика припечатались к Машиным губам, которые были крепконакрепко сомкнуты, чтобы не пустить внутрь его лопатообразный язык.
Присутствующие и, в самом деле, чего—то ждали. Маша вдруг почувствовала себя актрисой, которая участвует в ответственном спектакле на соискание звания народной артистки и вся ее дальнейшая карьера зависит от того, как она сыграет эту ключевую сцену.
Сбросив накидку прямо на пол, Маша тряхнула головой, рассыпая по плечам и спине целый каскад русых волос.
«Что ж, – отчаявшись подумала она, – пусть публика