и изысканность его искусства – не было ни одного самого маленького провинциального городка, в котором не оказалось бы картины или фрески, написанной в его манере, – ему все же не удалось проникнуть в знатнейшие римские дома. В конце концов он женился на эллинизированной египтянке и тем навсегда закрыл себе доступ в среду высшей аристократии.
Иосиф удивился, что Фабулл вообще находится здесь: ему сказали, будто художник – один из яростнейших приверженцев белобашмачников. Иосиф испытывал отвращение ко всякого рода живописи – она ничего ему не говорила. Заповедь «Не сотвори себе кумира» пустила в его душе глубокие корни. Писателей и в Риме ценили очень высоко, художников же считали как бы принадлежащими к низшей касте; и с тем более презрительной неприязнью рассматривал Иосиф тщеславного художника.
К Иосифу обратился император. В поднесенном ему особенно роскошном экземпляре греческой Библии он зорким взглядом отыскал некоторые эротические места и теперь скрипучим голосом попросил у Иосифа объяснений.
– Да вы успели обрасти жирком, еврей мой, – сказал он удивленно. Затем повернулся к Фабуллу, стоявшему поблизости: – Вы бы видели моего еврея в Галилее, мастер. Вот где он был великолепен: косматый, тощий, изможденный. Прямо пророка с него рисуй.
Фабулл слушал – неподвижный, брезгливый; Иосиф вежливо улыбался.
– Я здесь, – продолжал Веспасиан, – взял себе врача Гекатея. Он заставляет меня раз в неделю поститься. Это действует на меня отлично. Как вы думаете, Фабулл? Если мы этого парня заставим недельку попоститься, напишете вы мне его тогда?
Фабулл стоял неподвижно, его лицо скривилось легкой гримасой. Иосиф сказал мягко:
– Меня радует, ваше величество, что вы сегодня уже в состоянии так добродушно шутить, вспоминая Иотапату.
Император рассмеялся:
– При перемене погоды все еще дает себя знать моя нога, на которую ваши солдаты бухнули каменное ядро. – Он указал на даму, стоявшую рядом с художником: – Ваша дочь, Фабулл?
– Да, – ответил художник сухо, сдержанно, – моя дочь Дорион.
Все взгляды обратились к девушке. Дорион была довольно высокого роста, стройная и хрупкая, золотисто-смуглая кожа, узкое тонкое лицо, покатый высокий лоб, глаза цвета морской воды. Выступающие надбровные дуги, тупой, слегка широковатый нос, легкий и чистый профиль; и на этом нежном надменном лице резко выступал большой дерзкий рот.
– Хорошенькая девушка, – сказал император и добавил, прощаясь: – Так вот, обдумайте-ка, Фабулл, будете ли вы писать моего еврея.
Затем он отбыл. Остальные продолжали еще стоять некоторое время немой и растерянной группой. Фабулл явился на праздник только из внимания к новому режиму. Он с трудом уговорил Дорион его сопровождать. Теперь он раскаивался, что приехал. Он вовсе не намерен писать портрет этого ленивого тщеславного еврейского литератора. Иосиф, со своей стороны, отнюдь не хотел, чтобы его писал