дни он особенно охотно занимался делами.
– Вы еврей? – спросил он тут же.
– Наполовину, – отозвался Регин, – но с каждым годом становлюсь все больше похож на еврея.
– Я знаю способ, – Веспасиан прищурился, – отделаться сразу от половины долга.
– Интересно! – ответствовал Клавдий Регин.
– Если бы я приказал, – размышлял вслух Веспасиан, – чтобы здесь в главной синагоге поставили мою статую…
– То евреи взбунтовались бы, – досказал Клавдий Регин.
– Правильно, – согласился император. – И тогда я мог бы отнять у них их деньги.
– Правильно, – согласился Клавдий Регин. – Это дало бы примерно двадцать миллиардов.
– Вы хорошо считаете, – похвалил император.
– Тогда вы покрыли бы половину долга, – заметил Клавдий Регин. – Но второй половины вам уже не удалось бы покрыть никогда, ибо хозяйство и кредиты, и не только на Востоке, были бы навсегда подорваны.
– Боюсь, что вы правы, – вздохнул Веспасиан. – Но согласитесь, идея соблазнительная.
– Допускаю, – улыбнулся Клавдий Регин.
– Жаль, что мы оба для этого слишком благоразумны.
Регин терпеть не мог александрийских иудеев. Они казались ему слишком чванными, слишком элегантными. Раздражало его и то, что они смотрят на римских иудеев как на бедных родственников, которые их компрометируют. Однако предложение императора казалось ему чрезвычайно радикальным. Он потом придумает, как пощипать александрийских евреев – не настолько, чтобы их обескровить, но чтобы они его все-таки помнили.
Пока он предложил императору другого рода налог – его еще никто на Востоке вводить не отваживался, и он бил по всем: налог на соленую рыбу и рыбные консервы. Он не скрывал опасных сторон этого налога. Морды у александрийцев как у меч-рыбы, и императору придется от них выслушать немало. Но Веспасиан не боялся куплетов.
Когда был объявлен налог на соленую рыбу, симпатия александрийцев к императору сразу сменилась неприязнью. Они неистово ругались из-за вздорожания этого излюбленного продукта питания и во время одного выезда императора его забросали гнилой рыбой. Император звонко хохотал. Дерьмо, лошадиный навоз, репа – теперь гнилая рыба! Его забавляло, что он, даже став императором, не мог отделаться от подобных вещей. Он назначил следствие, и зачинщикам пришлось доставить в управление государственных имуществ столько же золотых рыб, сколько было найдено гнилых в его экипаже.
С Иосифом Веспасиан редко виделся в эти дни. Он вырос вместе со своим саном, отдалился от своего еврея, стал чужим, западным, стал римлянином. Случайно при встрече он сказал ему:
– Я слышал, вы принесли себя в жертву какому-то суеверию и приняли сорок ударов. Как хорошо, – вздохнул он, – если бы я мог сорока ударами погасить мои сорок миллиардов!
Иосиф и Тит возлежали в открытой столовой канопской виллы, в которой принц проводил обычно большую часть времени.