все девчонки на твои бицухи смотреть будут. Тёмыч, если со мной что-то случится, ты останешься за главного, маму с Кирой защищать будешь. Без вариантов – надо быть сильным и преодолевать свои страхи и лень. Ты же будущий защитник и опора нашей семьи, своей семьи, Родины. Ты сможешь, вот увидишь, а пока злись на меня сколько влезет.
Мама в такие моменты убегала в другую комнату, чтобы не вмешиваться и не жалеть сына, хоть и очень хотелось отругать папу и обнять своего ребенка. Но это был один из принципов нашего воспитания – не оспаривать решения друг друга в присутствии детей. Мама следовала ему неукоснительно. А вот папа, он иногда о нем забывал и отменял мамины запреты, правда, потом всегда за это получал от мамы порцию назиданий и ходил с провинившимися глазами, целуя маму и уговаривая ее не злиться. Возвращалась к теме домашних тренировок, я всегда вставала рядом с братом и начинала отжиматься и приседать, зная, что папа точно смягчит свой напор, глядя на меня. Да и брату было веселее, когда я в напарники ему набивалась, он не говорил об этом, я просто знала, видя, как он смех сдерживает, глядя на мои волны-отжимания пузом по полу. Спорт в нашей семье был добровольно-обязательным. В зависимости от того, где мы жили и в каких условиях, родители либо бегали, либо ходили в тренажерный зал, либо занимались спортом дома. В свои “много взрослых лет” они были красавцы, я обожала, когда папа вибрировал мускулами на груди, а мама стояла в планке или качала пресс. Я ей в этом тоже помогала.
3.1
Еще бусинка. Папа разрешал мне все, втихую от мамы покупал “отраву химозную” чупа-чупсы или чокопайки (мама его так сильно каждый раз ругала, а он хохотал – “Ну не могу я ей отказать!), в день зарплаты брал меня и Тёму в детский магазин и мы выбирали любую понравившуюся игрушку, даже если это была малюсенькая куколка за миллиард миллионов. Знаю, мама выпучивала глаза от стоимости покупок, но никогда папу за это не ругала. Только ласково говорила: “Избалуешь, Игорь”. При этом сама не могла мне отказать. Когда я не хотела спать в садике и с утра ревела, мама садилась на корточки в раздевалке группы, обнимала, гладила по спине, слегка похлопывая и говорила, что заберет до сна. Я знала, что у нее много работы, но ничего не могла с собой поделать. Дома мне было лучше, никто не заставлял днем спать и не ругал, что ношу разные носки (мама, наоборот, этим сильно гордилась и говорила, что я особенная и так самовыражаюсь). У нас был уговор, что иногда, или когда сильно захочется, или когда взгрустнется, мне так можно. И я частенько своим правом прогулять садик пользовалась.
Горе было тому, кто меня обидит. Что мама, что папа превращались в тигров, готовых рвать и метать за своего тигренка. Однажды во втором моем детском садике в гарнизоне, где папа опять “наводил порядок”, новая воспитательница начала кормить меня супом с ложки. Я говорила, что я не люблю суп и не буду его есть, но она не слушала. Помню, как меня вырвало этой гадостью с капустой прямо в тарелку. Я так сильно плакала и сказала ей: “Вечером будете разговаривать с моим папой”. Она так смешно глаза