Десятов, потому что точно так же, как и Десятов, Виктор Васильевич вел перекличку по журналу, точно так же носил важный портфель, выставлял вперед живот и был копией Десятова, только не полной, а половинной.
Зина Шустова взобралась на стул, завернулась в шаль и грозно пропела:
– Уж Пол-Десятова, а Ге-е-ермана все нет!
– Полседьмого, а не полдесятого, проверьте ваши часы, – Пол-Десятого постучал по циферблату, и мы покатились от смеха.
Дверь приоткрылась, послышалось загадочное шуршание, что-то упало, кто-то чертыхнулся.
Вошел Гера Иванович с огромной коробкой и целлофановыми пакетиками. Он смущенно улыбался.
– Новый год все-таки…
Вопя и приплясывая, мы накрыли стол, с грохотом придвинули стулья, открыли шампанское. Я вдруг с удивлением поняла, что самое страшное, чего я столько времени ждала, чего боялась, отчего, думала, просто умру, уже произошло, а я не умерла и вот – живу… Э-э-эх, топись, эх, топись в огороде баня! Эх, женись, эх, женись, мой миленок Ваня! Мы высыпали на улицу, шел снег, ехала телега, с лошадью… С самой настоящей лошадью! А можно прокатиться? Давай, молодежь, налетай! И мы повалились на телегу, протрите шары, это сани. Не может быть, самые настоящие сани? А клячка и ухом не повела, трусила себе потихоньку, по проспекту, через Плотинку, к площади Пятого года, а там – елка! Мы вспомнили про свою несчастную елочку, мы ее в умывалке от коменданта спрятали, побежали назад, ворвались в общежитие, а комендант уже там! Пришел, чтобы поймать нас с поличным, а елки – нет! Он обошел все комнаты, а елки нет! Хотел напоследок заглянуть в женскую умывалку, но тут уж мы подняли такой крик, что он поспешно убрался. Мы закрыли входные двери, осторожно извлекли нашу елочку из умывалки, хохоча и обсуждая во всех подробностях ее злоключения, донесли бедную до нашей комнаты, а она между шкафов не пролазит, пришлось двигать шкафы и собирать охапками одежду. Наконец поставили елочку посередине, чей-то чулок из шкафа так и остался в ветках, свисал загадочно, и Прохор уже что-то пел про него, а мы навешивали на елочку сушки, фантики, бантики, шарфики. И тут объявился Славка.
– Я голову потерял. Верни мне мою голову, Давыдова.
– Вот она. Передайте, пожалуйста, Славке.
– Осторожнее, все-таки это моя голова!
Я проснулся в ужасе – опоздал! Сегодня сдача, финиш, а я опоздал! Схватил будильник, потряс его, почему не зазвонил? Вгляделся в стрелки, они показывали нечто невероятное, нащупал очки, будильник выскользнул из рук, разбился, и я оказался совершенно без времени, вне всякого времени!
Дальше мне невероятно повезло – каким-то образом я умудрился собраться, добежать до остановки и тут же прыгнуть в трамвай, который оказался именно тем и не примерз к рельсам, а довез меня до института, и еще пять минут я мчался к подъезду, взбегал по лестнице и влетал в аудиторию.
Просмотр назначен на одиннадцать, а в аудитории – полный хаос, планшеты, бумажки, кальки и… никого! Абсолютная тишина.
Я понесся на кафедру.
– Герман Иванович, – волнуясь,