кольцами Сатурна
Сжимали, гнули ипподром веков!
Японский Нестор
Оживает влажной розой
Иероглиф… Дальше кисть
Заскользила нежно, грозно —
Непреложнее, чем жизнь.
Пагода приоритетов
Нераздумчиво четка,
И единым силуэтом
Громоздятся в ряд века…
Тургеневская девушка
Так легко взлетела по ступеням,
В горле – плеск нежданных сладких слез,
Вкруг беседки – птиц весенних пенье,
И благоуханье нежных роз…
Ах, наинежнейшая из женщин
Девушка Тургенева в саду!
О спасенье мира – и не меньше —
Спозаранку грезит на беду.
Так легко взбежала по ступеням…
А потом и в монастырь, в народ,
На чужбину с жаждою спасенья,
На позорный эшафот пойдет.
Русские поэтессы
Анне, Марине
Поэтессы, небес невесты…
Нет, зачем? Именуйтесь: ПОЭТ!
Из мужского, крутого теста!
И по кручам зыбучим отвесным
Напророчили путь им крестный,
И страшнее его – нет.
Два слова к двум цитатам
Внук Николая I вел. кн. К.К. Романов после объявления войны Германией, родины другого деда и обеих бабок, выбираясь из нее в Россию, был высажен из вагона и с малыми детьми шел пешком.
«Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари, что дадут!»
Дадут, Вильгельм не подведет.
Поставив за два века пару дюжин
Принцесс и принцев дюжинных недужных
(Екатерина лишь не в счет!),
В довесочек к невиданной войне
Большевиков подкинуть было нужно!
Что ж, по веленью бесов ли, «по дружбе»
Германия расщедрилась – вполне.
«Весь мир – театр…»
Конь каурый удрученный
В сон томительный скакнет,
Моря плеск серо-зеленый
Громким ржаньем перебьет…
Расплету ему косицы,
Что лукавый навязал,
Приголублю – рыжей птицей
Грянет между волн и скал!
Воля, воля… Нам бы, овцам!
В некончающемся сне
Золотом каурым льется
Солнце в ледяном окне
Ледяных времянок сирых,
Будь там бомж иль богатей…
В мире нашем нету мира,
Лишь крикливый театр теней.
Ахматова шестидесятых
«Меня бес дразнит… Ахматова В почтовом поезде!»
И с несомненностью постичь:
В серебряно-седой царице
Та , давняя – бесовский бич,
Почтовый райский голубь – длится,
Трепещет в строгом складе губ!
И, как лесных зверушек стая,
Мир, искони «жесток и груб»,
У ног поэта замирает.
«Родина, отринувшая многих…»
«Наша