тяжелого больного, Танька была незаменима. Она, как Геркулес, легко поднимала больного и громко командовала:
– Шевелитесь давайте, я вам не подъемный кран!
Врачи над Танькой тоже подшучивали, но беззлобно и добродушно.
– Ты, Танюха, смотри не худей, – подтрунивали они, – а то замены тебе нет! Остальные против тебя – мошкара. Так смотри, чтоб аппетит не пропал!
А теперь все молчали, ни о чем не расспрашивая и не утешая ее, как будто ничего не было. И Танька была благодарна им за то, что не бередили ее и без того разрывающееся нутро.
Дома у нее все валилось из рук. И старая бабуля, соседка, согласившаяся приглядеть за детьми, только качала головой.
– Придет, – жаловалась она другим соседкам, – и будто детей не видит. Сунет им чего-нибудь – и спать завалится. Младший орет, а ей хоть бы что. И старшенький – все больше на улице… А я и рот открыть боюсь, мало ли что… Плохо ей, Таньке-то…
– Время нужно, – философски рассуждали соседки. – Шутка ли – двоих мужей похоронила да с двумя малыми осталась. Подними-ка их…И скажи ты, поначалу вроде как жар-птицу схватила – со своей Кубани в Москву попала! А потом и потерялось все – сначала свекор, потом свекровь, а уж потом и первого мужа схоронила… Да и со вторым долго не зажилась… Вот ведь как бывает…
– От родни тоже толку мало, – продолжала бабуля. – Кому нужен такой хомут ныне? У всех свое… А старшенький у нее дичок. Светик-то… Слова не вытянешь. Только зыркнет на меня, как зверек – и в сторону отойдет. И с младшеньким не очень… Я тут ему: «Братик, братик», а он мне: «Мамка только одна, а папки разные… И братья мы разные!». Вот тебе и весь осказ! Достанется Таньке, коли они не сладятся…
– Мальчишкам отец нужен, – поддакивали соседки. – Расти начнут, Таньке не совладать! Она хоть и здоровая, как атомная бомба, а баба есть баба.
Танька догадывалась, про что судачат соседки. Но молчала и тут. За будничной суетой и заботами стала притупляться и ее боль. А диковатость старшего сына, нараставшая, как снежный ком изо дня в день, начала пугать ее. Чувствовала она, что Светик отдаляется от них с Кешкой, живет в каком-то своем мире, куда не хочет их впускать, и не знала, что ей с этим делать. Говорить с кем-нибудь о нем, она стеснялась. Боялась, что сочтут его больным , прилепят ярлык, и будут они вдвем этот крест нести всю жизнь.
Иногда она видела, как исподтишка Светик бросает жадные взгляды на детей, которых за ручку вели отцы. И тут же, чтобы никто не заметил, отводит глаза в сторону, как испуганный зверек, которого взяли на мушку. Пугало ее и то, что Светик, родной ее сын, первенец, а нет у нее к нему чего-то такого незримого и необъяснимого, что связывает мать и сына.
Танька была рада, когда детей определили в детский сад. Теперь пищи для обсуждения у соседок поубавилось. А она на все их расспросы отвечала одним: «Хорошо все у нас!».
Светик бстро научился читать, отчаянно жал на все кнопки в смартфоне и почти совсем перестал общаться с окружающими.