начали фиксировать на ленте скорость и направление потока Куросио. Задолго до постановки станции, ты тщательно проверял и настраивал эти хитроумные приборы, возился с ними, как с малыми детьми, прислушиваясь к тиканью (сердцем самописцев были часовые механизмы) – для тебя у каждого из них был свой голос… (и при всем том не забывал готовить себе преемника, поскольку в следующем рейсе я должен был выполнять эту работу). После этого нам предстояло целую неделю лежать в дрейфе поблизости, выполняя с борта круглосуточные, параллельные измерения температуры и солености в русле потока.
Необходимые паузы в экспедиции – заходы в Токио – давали отдых. (В свое время я написал очерк об этих коротких посещениях столицы Японии, за что удостоился твоей похвалы.) И порой они дарили нам впечатления, совершенно неожиданные. Приятно было в огромном городе встретить черты местного колорита, связанные с народной культурой.
На Гиндзе, в самом что ни на есть ультрасовременном районе, рядом с круглым небоскребом из стекла и бетона, в махоньких клетках продавались… цикады. Одна из затворниц посмотрела блестящим карим глазом и закатила длинную трель. Что она хотела нам рассказать?
На людной улице в однообразном потоке по–современному одетых пешеходов вдруг пройдет как ни в чем ни бывало японка в кимоно, будто сошедшая с гравюры Утамаро…
В двух шагах от центра на боковой, тихой старинной улочке открывается глазу японский дворик – пример удивительной гармонии человека и окружающей его природы: приземистый деревянный домишко, одна–две сосенки, у дома ручеек меж разбросанных там и сям камней, висящие над ним цветные бумажные фонарики… Вот войдешь сюда – и забудешь, где находишься. Просто не верится, что совсем рядом кипит шумный человеческий муравейник.
Вообще удивительно соседство огромных, сверкающих зданий всевозможных торговых фирм и универмагов с какими–нибудь лавчонками – такими чистыми, опрятными, с кондиционерами, с исключительно вежливыми, обходительными продавцами. Выйдя из такой лавочки, ловишь себя на том, что хочется тоже, как они, улыбаться и кланяться, кланяться и улыбаться…
Мы уже знали об огромной популярности среди японцев русских песен (быть может, это было связано с всемирной известностью хора Александрова). И всё же были буквально ошарашены, когда в сувенирном магазине под Токийской телебашней продавщица – как водится, с улыбкой и поклонами – продемонстрировала нам музыкальную шкатулку: открыла крышку – и явившиеся из нее мелодичные звуки, будто капельки, падающие в воду, стали складываться в мелодию песни: «На позицию девушка провожала бойца…».
Конечно, подобные вещи, хоть и занятные, да слишком просты – не раскрывают существо дела. Но вот что написал, еще в начале ХХ века, известный японский писатель Акутагава Рюноскэ: «Среди всей современной иностранной литературы нет такой, которая оказала бы на японских