крепче…
С другой стороны, от памятника, на скамейке и около неё, расположились с автоматами человек шесть нациков из укроповского патруля. Они в последние месяцы наводнили город, куда ни сунься – везде трезубые вояки.
Наверное, в другой раз она бы плюнула и прошла мимо, но сейчас её просто несло на раздутых парусах. Заглянув в магазин, купила альбом для рисования и толстый чёрный маркер, вырвала двойной листок и большими буквами написала: «Заминировано! (для дэбилов, красящих памятники)». Потом взяла этот лист, поднялась по ступенькам к Ильичу и водрузила на постамент, стараясь, чтобы его не снесло ветром. Развернулась и ушла. Не оглядываясь.
Добраться до магазина не успела, около детской игровой площадки её догнал военный с альбомным листом в руках.
– Подождите! – крикнул, как крякнул.
Она остановилась и спокойно взглянула на него.
– Это вы сделали? – спросил, тыча ей в лицо альбомный лист.
– Это я сделала, – подтвердила она.
И тут началось. К ней подскочили ещё четверо, потребовали документы. Она достала из рюкзака паспорт, передала первому, самому ретивому из них. Как потом выяснилось – он был сотрудником СБУ. Рюкзак её в руки они не взяли, побоялись, а заставили положить в сторону. Она прислонила его к дереву и ждала, что будет дальше. Всё тот же, что первым её догнал, сказал жёстко:
– «Заминировано» – это терроризм. Мы сейчас вызовем оцепление и всё вокруг проверим. У вас есть взрывчатка?
Она покачала головой.
– Покажите, что у вас в рюкзаке.
Её заставили открыть рюкзак и медленно достать из него содержимое. Но что она могла достать? Кошелёк, телефон, купленный маркер, больничную карточку и бабушкину икону Божьей Матери. Старую, деревянную, с уже местами стёртым ликом. Её Мария всегда брала с собой, чувствуя себя с нею в безопасности. Увидев, что ничего подозрительного нет, всё тот же начавший разговор эсбеушник спросил:
– Зачем вы это сделали?
– Потому что возмущена бездействием районной военной администрации. Почему у вас под носом творят такие безобразия? Это не хулиганство – это вандализм. Любой памятник является народным достоянием, потому что на народные деньги эти памятники ставятся. Для волновахцев он дорог. Меня лично здесь принимали в комсомол.
– Вы что, член коммунистической партии?
– Нет, я не член никакой партии, но я здесь живу и не хочу, чтобы какое-то мудачьё хозяйничало в моём городе.
Ей назвали статью и срок, на которые тянет выходка; получалось, что сидеть Марии 11–12 лет. Поинтересовались, где она работает. Слово «школа» заставило эсбеушника подпрыгнуть и ещё яростнее продолжить допрос. Видимо, он был в курсе ареста учительницы химии из этой же школы. Получался целый заговор, гнездо сепаратизма. Тут уж попахивало наградой за раскрытие.
За это время к ним несколько раз подходили трое из патруля, один из них чем-то напоминал дэнээровца: в пятнистой бандане, с лихо распахнутым воротом и подкаченными до локтей