дал сам Кант, который даже намекнул на название, которое должно быть выбрано для них: Кант позже дал доктринам права и добродетели общий титульный лист и назвал их вместе Метафизикой нравов. Вместо простого титульного листа Гегель заменяет его целой главой, главной главой этики, учением о морали, которую он отличает от нравственности таким образом, что последняя основывается только на субъективном обязательстве (опираясь на такие выражения, как моральная уверенность и т. п.). Здесь речь идет о тех моральных институтах, которые так же атрофируются, если их рассматривать как чисто правовые, как и если их рассматривать как чисто моральные, – о семье, гражданском обществе и государстве, то есть о том, что Шлейермахер называл благами (§315, 8). Во всех этих сообществах демонстрируется разумность, то есть оправданность или моральная необходимость, поэтому они не нуждаются ни в какой другой, например, религиозной санкции; точно так же, поскольку религия еще не появилась в системе вообще, она может рассматриваться только в отступлениях, где она упоминается. Выше отмечалось, что Гегель в своем трактате о естественном праве выдвигает на первый план понятие моральных организмов в антиципирующем ключе. Когда появилась «Философия права», субъективистская точка зрения была очень распространена в естественном праве; и хотя сам Гегель теперь отдавал гораздо большее предпочтение праву субъективности, чем раньше, его доктрины слишком сильно выделяются на фоне того, что преподавалось в рамках фризианской и других школ, чтобы их не стали называть враждебными свободе. Даже среди современных ему читателей некоторые сочтут слишком старофранкоязычным то, что он называет более нравственным началом брака то, что решают родители, а не собственная склонность, или недостаточно либеральным то, что он защищает гильдии и гильдии, или требует, чтобы те, кто формирует власть в коммунах, а не выборные представители, представляли их в палате, и так далее. Здесь Гегель, пожалуй, отклоняется в ту же сторону от правых, что и Краузе. Из всех моральных сообществ Гегель считает наиболее близким государство, в котором семья и община имеют свою истину, а значит, и свою почву. В юности Гегель разделял революционные взгляды Руссо и Хдде; позднее наступило время, когда он, подобно Шеллингу, мог описать императора как «мировую душу». Он вышел за рамки и того, и другого; и период Реставрации, к которому почти как к программе относится его первая лекция, прочитанная в Гейдельберге, показался ему наибольшим приближением к идее государства, которое еще было достигнуто, потому что здесь суверенитет государства, реализованный в неумирающем монархе, казалось, соединился с правом отдельного гражданина, подчиняющегося законам, причины которых он понимает и поэтому одобряет. Происходит ли это формально, через согласие, или материально, через добровольное подчинение, не имеет существенного значения. – Причина, по которой Гегель все
