тской выходки солидного человека и, ничуть не обидевшись на явное покушение на убийство, полетела по своим мушиным делам.
Начальник, провожая её взглядом, сказал:
– Будем надеяться, что это был последний опасный преступник, которому удалось скрыться от правосудия в ближайший месяц. Хочется уйти тихо, мирно, с почётом и уважением, и без громких «висяков».
Ведь на носу, на котором недавно сидела муха, проступало более значительное событие. А именно – пенсия. Пенсия! Сколько в этом слове для сердца нашего слилось! Правда, только для тех, у кого это самое сердце доживало до такого знакового события. А что это событие знаковое в жизни каждого человека, никто спорить, думаю, не станет. Очень важная жизненная веха. Очень. Главное, чтобы сердце человеческое до этой вехи достучалось.
Другое дело, что, когда сердца достучались и продолжают стучать в штатном режиме, люди к этой важной вехе относятся по-разному. Большинство – с радостью, меньшинство – с сожалением. Меньшинство – это те, у которых хорошие должности, с которых им не хочется уходить до боли в сердце, но с которых их вежливо могут попросить уйти с почётом. Умные, когда их просят, уходят. Не очень умные цепляются за соломинку, причём, – чужую, и тогда их уже не просят, а просто отправляют. Иногда даже с треском. И не всегда только на пенсию. Всё зависит от личной харизмы и, конечно, от номенклатурной конъюнктуры. В экстренных случаях бывает, увы, что с венком и эпитафией. Но это, к счастью, редкость. Это случается только тогда, когда личная харизма из звезды превращается в чёрную дыру, а конъюнктурная номенклатура наотрез отказывается быть в неё втянута.
Однако, очевидным и понятным образом, когда капитан государственного корабля поднял неожиданно всему живому такелажу вместо постоянно обещаемого благосостояния пенсионный возраст, не нашлось ни одного «террориста», которому удалось бы по этому поводу пробиться с возмущением на телевидение или, хотя бы, в газету. Хотя бы – в районную. Там царили всеобщее командное одобрение, ликование и бурные, но жидкие аплодисменты, так, правда, и не перешедшие в народную овацию.
Борис Михайлович не ликовал. Но и не возмущался. Первое делать ему не хотелось самому, а на второе он не имел права. Юридического. Впрочем, юридического права возмущаться законами, поступающими сверху, не имеет никто. Если, конечно, он не хочет прослыть предателем и иностранным агентом. Только человеческое. И только интимно индивидуальное. В тихом и гордом уединении можно ругнуться, сплюнуть и пустить горькую слезу.
Но пенсию Борис ждал с нетерпением. Он её так ждал, как, например, в лютый мороз ждут автобус, который вас доставит домой – в тепло и уют, но который по техническим причинам опаздывает на неопределённое время.
И вот, наконец, пожалуйста, гражданин, получите и распишитесь. Остался всего месяц. Ура – дождался! Ну, ладно, почти дождался. Потому как, будучи человеком не просто образованным, а образованным литературно, Борис прекрасно помнил, что человек не просто смертен, а бывает внезапно смертен. Но Борис Михайлович, по роду своей профессии имея многочисленные подтверждения этому печальному жизненному постулату, свято верил и надеялся, что чаша сия минует его.
Ведь всё самое интересное и прекрасное в его жизни ещё впереди! Ведь ему ещё нет и пятидесяти, а он уже свободен! Да ещё и с пожизненной оплатой. Разве это не счастье? И сразу же долой из города! Долой от стрессов и забот! Долой от шума и пыли! Вон из этого человейника! На дачу! Да здравствует природа! Да здравствуют грибы и рыбалка! Да здравствует свободное брожение ума! И, что самое главное, да здравствует творчество!
Да, именно творчество. Борис Михайлович ещё в детстве, будучи Борькой-Лоркой, мечтал стать писателем. Настоящим писателем. А настоящий писатель должен быть правдив в чувствах, а значит, – и в словах. Он понял это с годами. Поэтому в детстве он мечтал стать взрослым писателем, а теперь, став очень взрослым, осознал, что его предназначение быть детским писателем. И осознал он это отнюдь не от страха и инстинкта самосохранения. Нет. Ведь неизвестно, в каких чувствах и словах проще слукавить – в детских или взрослых. Борис осознал это от большой любви и жалости.
И вот до осуществления давней мечты остался месяц. У него даже уже был намечен сюжет для первой книги. Как только Борис Михайлович об этом подумал, его губы непроизвольно вытянулись в сладострастную улыбку, а пальцы обеих рук задёргались, будто стучали по клавиатуре.
И тут совсем некстати включилась селекторная связь.
– Борис Михайлович, извините, что отвлекаю, – пропела секретарша Маша и, как показалось начальнику, глупо хихикнула. – К вам лейтенант Милованов. – И веско добавила. – За советом.
– Пусть заходит, – благосклонно разрешил шеф, отогнав навязчивые мысли о будущей светлой и полноценной жизни на пенсии. – Чего-чего, а советов у меня больше, чем в печально известном Доме Советов.
И в голос засмеялся. Секретарша Мария, восприняв смешок шефа, как повод к лёгкому служебному флирту, недоверчиво