игрой племянников, но то и дело задевая меня ладонью или локтем. Я забилась от него поглубже в угол, будучи заинтересованной только сообщениями в мессенджере, надеясь, что Мэй не увидит этой странной игры.
– Кто там тебе написывает? – спросил Винс с долей раздражения в голосе.
– Это мой одноклассник, Майкл. Он интересуется, готова ли я к выставке, – не скрывая, ответила я.
– Выставке? – дядя повел бровью.
– Кэссиди пригласили поучаствовать в школьной выставке изобразительного искусства, – присоединилась к нашему разговору Мэй. – Ты что, не знал?
– Я думаю, Винсент слишком занят, чтобы уделять внимание таким мелочам, – произнесла я и спрыгнула на пол. – И, кстати, я действительно не готова. Раз уж вы все здесь, а дом свободен, я пойду порисую в тишине.
– И помечтаю о Майкле, – поддразнил брат.
– Маркус! – воскликнула я и почувствовала, как румянец разливается по моему лицу.
– Что плохого в том, что Кэсси нравится мальчик? – упрекнула брата Мэй. Она хотела меня защитить, но делала только хуже.
– Этот мальчик всем нравится. Даже восьмиклашки за ним бегают.
– Но пишет-то он Кэсси!
– Я больше не желаю это слушать, – я подняла руки вверх, показывая, что сдаюсь, и направилась к выходу. Обувшись, я еще раз бросила опасливый взгляд на оружие над дверью и выбежала на лестницу.
Да простит меня моя старшая сестра, но я обожала быть в комнате без нее. Всегда, когда дом пустовал, я наслаждалась густой тишиной, которая тяжело подвисала в пространстве, окутывала и поглощала, заставляя ничего не чувствовать, кроме биения собственного сердца. Эта тишина была не абсолютной. Где-то за окном могла пролететь птица, а на кухне капнуть вода из-под крана. Эти звуки разбавляли тишину, чтобы та не пугала. И я любила их, потому что они никак не влияли на меня. Не причиняли вреда. Не приносили новых мыслей, не давали новых идей. В этом пространстве не было никого, кроме меня, и здесь я имела право думать только о себе.
Посидев немного на кровати и насладившись тишиной, я достала из-за шкафа старый мольберт и холст, который был заранее загрунтован мной белым акрилом. Из прикроватной тумбочки я вынула масляные краски, кисти и дощечку, служившую мне палитрой. В уши я вставила наушники, которые погрузили меня в легкую мелодичность классической музыки.
Карандашом я расчертила экспозицию. На моей будущей картине будет изображен блеклый силуэт женщины под ярким зонтом, на которую зритель будет смотреть как будто из окна, залитого струйками дождя.
Винсент сидел на мокрых ступеньках, заведомо подстелив глянцевый журнал, с которым под видом естественной нужды направился от детей в дом, и смотрел в окно моей комнаты. Он наблюдал, как моя рука плавно двигается по холсту, а тело медленно пританцовывает под неслышимый ему вальс. В этот момент что-то грело его изнутри, несмотря на холодную октябрьскую морось. Винс еще