повар не выпустил его. Пришлось и ему нагнуться и шагнуть. Дымом так в лицо и пахнуло.
– Войди, войди, хозяин, ништо. То со свету лишь не разглядеть будто. Вот круг печи-то обойди. Видней будет.
Он взял Максима Максимовича за рукав кафтана и обвел вокруг широкой ямы в земляном полу, откуда шел дым и пыхало жаром. Яма большая, больше трех сажен в поперечнике. Над ней на железных дугах подвешен железный ящик, а в нем что-то кипит и пузырится.
– Вот она – цырень самая, – сказал повар, ударив деревянной мешалкой по краю ящика. – Ты гляди, Максим Максимыч, закраины-те и то ржавые, и дно все как есть буграми – ржавчина наросла. Как соль выпарится, почнешь со дна соскребать, разом и дно скребешь. Соль-то, она вся как есть ржавая.
– Покупщики бракуют, – вспомнил вдруг Максим Максимович и загнул последний палец.
– Как не браковать, – сказал повар. – Такая ль наша соль была? Первая, почитай, наша строгановская соль по всему нашему царству. А ноне, прямо сказать, не соль, а мусор. Глаза б не глядели.
У Максима Максимовича сразу глаза заело, слезы даже побежали. Не хотелось ему больше повара слушать. Подошел к двери, а около уж много работников набралось, с черпаками, с ведрами. Всем хотелось хозяйского брата послушать. Мало только говорил он.
Поглядел на них Максим Максимович. Серые все, а глаза красные, гноятся.
– Надейка, – сказал он. – Глаза-то у их у всех, мотри, болят, либо что. Ржавчина то?
Старик вместе с ним вышел из варницы.
– Да и у тебя тож, – прибавил Максим Максимович.
– То с дыму да с соли, батюшка, Максим Максимович. А руки-то, мотри.
Он протянул Максиму Максимовичу старые, покрытые рубцами руки.
– У меня-то уж присохло, а вон у парней, что рассол таскают, гляди-ка. Покажь, Сысойка! Парень протянул красные руки в глубоких, мокрых язвах.
– Ох, Надейка, – вскрикнул Максим Максимович и закрыл глаза рукой. – Не можно так! Больно ж им. Пусти их ноне. Пущай отдохнут. Может, заживут руки.
– Не, Максим Максимыч, не можно. Покуль соль не выпарится, варю нипочем кончать не можно. А мне без их не справиться. Ништо, обтерпится. Как быть-то? Едучая она, соль-то.
– А, может, вовсе б не варить ее, коль вред от ее? – сказал Максим Максимович.
Старик не то засмеялся, не то закашлялся.
– Кому вред, а кому польза, Максим Максимович, – сказал он. – Родитель твой, Максим Яковлич, на соли-то во какие хоромы поставил, – он показал на высокий затейливый строгановский дом за речкой. Сам в их, чай, живешь.
Максим Максимович с удивленьем посмотрел на него.
– Все богатство строгановское с соли той. Ты поговори Ивану Максимычу, батюшка, может, он тебя послухает. Безотменно цырени чинить надобно.
Максим Максимович стоял на месте, глядел на реку и молчал. Может быть, и не слышал, что ему старик говорил.
Повар поглядел на него, покачал головой и махнул подварку, чтоб шел подкидывать дрова в яму. Парни побежали с ведрами за рассолом, а повар с лопатой вошел в варницу мешать рассол. Максим Максимович опустил голову