с любопытством поглядывали на Варвару Дмитриевну. Та задумалась, глядя куда-то вдаль, будто вспоминая что-то. Потом махнула рукой, вздохнув:
– А и ладно, расскажу, чего уж… Родилась ты, Диночка, очень слабенькой. Мать-то, тобой беременная, до последнего с отцом по раскопкам ездила. Не досыпала, не доедала – у археологов-то жизнь не простая. Сколько уж я ее просила-умоляла поберечься, сколько ругала… Ей бы дома сидеть, сил набираться, а она все по лесам, да по горам… А уж перед самыми родами привез отец твой ее домой, ослабевшую, бродячей жизнью измученную. Вот и ты родилась хоть и в срок, а уж больно слабенькая. Мать еле выходили, а уж тебя и не чаяли… В то время жила у нас здесь бабка-ведунья. Старенькая, лет под сто, поди, было ей. От безысходности я и пошла к ней помощи просить. Вот она и поведала мне об одном старинном обряде. Ведунья рассказала, что в старину обряд этот применяли к детям, которые родились недоношенными или больными, чтобы у младенца появились силы. Для этого ребеночка обмазывали ржаным тестом, замешанном на воде из трёх колодцев. Оставляя открытыми только ноздри и рот, младенчика привязывали к хлебной лопате и три раза отправляли в тёплую печь без огня. Вот так-то! – тут Варвара Дмитриевна замолчала, вспоминая прошлое и тайком утирая слезы.
Варвару Дмитриевну все слушали, затаив дыхание. Лишь Никитишна, подперев щеку рукой, тихонько вздыхала, да охала. Когда молчание затянулось, Динка не выдержала:
– Ну, бабуля! Ну что же ты? Расскажи, что потом было?
Варвара Дмитриевна ласково поглядела на внучку и заметила:
– Вот торопыга нетерпеливая! Дальше-то? А дальше пошла я домой, да и рассказала мамке твоей о своем разговоре с ведуньей. Ох, и ругалась же моя Верочка! Кричала, что спалить тебя хочу, живьем изжарить.
Варвара Дмитриевна тихонько засмеялась и удивленно качнула головой:
– Как она меня тогда из дому не выгнала – уж и сама не знаю. Но ругалась на чем свет стоит, дремучей старухой называла. Почитай, неделю буйствовала. А потом тебе совсем плохо стало. Врач с района приезжал, осмотрел – только руками развел. Мол, на Бога уповайте, ничего не поделаешь, медицина тут не поможет. Говорил, что среди младенцев часто такое бывает, статистику приводил, опять же – кочевую жизнь археологов… Так, Диночка, у нас и вовсе надежды не осталось. Вот тут-то мать твоя и призадумалась. Велела мне привести ведунью. А что я? Я уж готова была хоть сама на метлу садиться, лишь бы тебя, кроху невинную, спасти. В тот же вечер привела я старуху-знахарку. Чего уж она шептала над тобой, чего творила – один Бог ведает. Мы с Верочкой и дышать боялись, только молились про себя.
Варвара Дмитриевна снова замолчала на минутку и снова же удивилась:
– Моя Верка-безбожница, атеистка и комсомолка, молилась, слышь, Никитишна? Вот как припекло-то!
– Бабуль, дальше, дальше давай! – Динка от нетерпения заерзала на скамье. – Что потом было?
– Ну, что было? Сделала знахарка все, как положено по обряду и велела тебя, кроху, ей в окошко подать. Я и отдала тебя. Унесла ведунья тебя, велела за ней не ходить, дома сидеть,