Северной Италии. Если бы Филипп открыто тебя поддержал, то вышла бы ссора с германцами. И, наконец, если бы ты выиграл эту маленькую войну с Танкредом и принудил его отдать наследство, Филипп без зазрения совести забрал бы половину.
– С какой это радости? – ошалел Львиное Сердце.
– А какое соглашение ты, ангел мой, подписал с полгода назад? Забыл, прозорливец? Любая – подчеркиваю, любая! – добыча, связанная с военными действиями как по дороге в Палестину, так и в самой Палестине, делится пополам между королями Франции и Англии. Ты начал военные действия против Танкреда? Отлично! Это подпадает под соответствующий пункт договора. И, что характерно, Филиппу ничего не нужно делать – просто стоять в стороне, ждать и писать подобные письма. Заботы, прямо скажем, необременительные, а выгода налицо и с той, и с другой стороны. Я ясно объяснил?
– Более чем, – насупился король. – Что же теперь делать?
– Кто здесь король Англии, я или ты? Ладно, не сердись. Положись на матушку, она все устроит. Хотя, признаться, мне было бы неудобно перед самим собой…
– Ну да, да! Все уши прожужжал! – снова повысил голос Ричард. – Нельзя в тридцать два года полагаться на мать! Нужно иметь свою голову на плечах! Даже рыцарь обязан думать! Надо читать, что подписываешь! Какое дерьмо все это по сравнению с великой целью, стоящей перед нами!
– Угу, – кивнул Бертран. – Гроб Господень до сих пор находится в грязных лапах сарацин. Я это помню. Теперь успокойся, хлебни вина и жди известий от Элеоноры. Может, тебе спеть что-нибудь душеспасительное?
Ты не шей мне, матушка, красный пурпуан,
Все равно он скрыть не сможет
Страшный мой изъян.
Девушку ль увижу, женщину ли встречу —
Вспомню об изъяне, вся душа горит.
Нет, не шей мне, матушка, красный пурпуан —
Чем его короче полы, тем видней изъян.
Я возьму кольчугу, плащ с крестом надену,
В знойной Палестине душу отведу —
Подарю изъян свой сотне сарацинов,
Пусть их род проклятый кончится на них!
И тогда плевать мне станет
на большой изъян…
Нет, совсем меня не манит
красный пурпуан!
– Это называется «душеспасительным»? – последовал вопрос, но не от Ричарда, а от королевы Элеоноры. Престарелая государыня стояла в дверях, перегородив весь проем своим роскошным платьем. – Бертран, вы дурно влияете на моего сына.
– Мадам, – Бертран поднялся и отвесил Элеоноре куртуазный поклон, – смею заметить, что ваш… э-э… советник, мессир де Фуа, полагает короля Англии мудрым и прозорливым. Вот письмо с доказательством истинности этих слов. Следовательно, на сего добродетельного монарха невозможно оказать дурное влияние даже столь беспутному прожигателю жизни, коим является ваш нижайший и недостойнейший подданный.
– Ты ему слово, он тебе в ответ десять, – буркнула королева-мать. – Борн, помолчите недолго.
Элеонора