спорщиков:
– Триста шестьдесят дверей в Софии! И столь же престолов!
– Семьдесят! У Калики писано, што семьдесят две двери и семьдесят четыре престола всего! Где там триста – и ступить бы некуда было! Ето столпов триста шестьдесят!
– Столпов сто восемь! – доносится спокойный голос Артемья Коробьина.
– Сорок внизу и шестьдесят поверху, да ишо осемь под сводами, сам счел!
– Ну а по сторонам-то? Да на переходах?! – не уступает спорщик.
– Того не ведаю! – миролюбиво отвечает Артемий, судя по звукам, вдумчиво въедающийся сейчас в кашу. – Василий Калика дока был по ентим делам, с им спорить не могу!
Алексий, сжавши посох, приодержал шаги. Захотелось послушать своих отсюдова, издалече. Вон сейчас вступает горицкий поп Савва. Этот негромко сказывает про русский ставец с золотом, потерянный нашими каликами на иордани и обретенный в колодце внутри Святой Софии.
– Быть того не могло! – кричит с конца стола городовой послужилец коломенский Парамша. – Экую даль штобы? Застрял бы беспременно в песке твой ставец!
Но тут уж все духовные дружно встают в защиту родимого чуда.
– Дак всем известно, што с иордани вода в Софию проходит! – кричит Ноздря в ответ хулителю. – Найдено, дак! И злато запечатано было в ставце, а греки того не ведали!
– Дементий Давыдыч, поддержи! – взывают уже несколько голосов к маститому костромичу.
Посол великого князя медлит, но в ответ раздается голос боярина Семена Михалыча:
– В Переславле у нас озеро грубое, провалы тамо, дак рыбаки сказывают, и пещеры, и ходы есть аж до Берендеева, по рыбе так получатца!
– Дак где Берендеево, а где иордань! – не уступает Парамша. – Да и так-то сказать: ходы тамо, камни, песок… За естолько поприщ застряло бы все едино!
– Дак и не то ищо теряли! Може, сколь тыщ застряло всякой посуды, а тот ставец вынесло водой!
– Годи, годи! А, скажешь, икона, Спасов Лик, не ходила единым днем из Царьграда в Рим и обратно?
– То икона! И по гладкой воде!
– Новгородский архиепископ Илья на бесе вон единою нощью слетал в Царьград и обратно! – раздается густой голос Долгуши.
– Дак на бесе опять!
– А с жидовином тем, что ножом вдарил икону Спаса, и кровь потекла?
– Опять же лик Христов!
– Дак писан!
– А ты ударь, ударь!
– Я-то не ударю ни в жисть!
– То-то! Он, жидовин, уж нехристь, дак и тово… И век они святым иконам ругались!
– Владыко! – воззвал Артемий Коробьин, завидевши наконец наставника. Московиты задвигались, завставали. Перед Алексием тотчас возникла дымящаяся миса с варевом и хлеб, несколько ложек, на выбор, протянулись в его сторону.
– Спорим мы тут! – любовно усаживая Алексия, проговорил Артемий и с походом, дав Алексию проглотить первые куски, продолжил: – Почто фряги таку силу в городе забрали? И не стыдно им, грекам-то? Ромеям ентим! Уж до того доходит: тем всё, а ентим ничего!
– В