слух обостряет внимание. Человек становится зорче! Спроси у любого врача. И не волнуйся. Тебе волноваться нельзя!
Почему мне нельзя волноваться?
В тот день, когда я подслушал, мама почти шептала: мне ведь нельзя волноваться. Хорошо, что отец тихо говорить не умеет! Это мне помогло.
Когда разговор их окончился, отец вошел в комнату, где я нагнулся или, как пишут, склонился над учебником, который мне в тот день был совсем не нужен.
– О радость! Я знал, я чувствовал заране! – пропел отец из «Руслана и Людмилы». – Мой сын делает уроки!..
– Это даже хорошо, что композиторы, которых ты исполняешь, давно уже скончались, – сказала мама.
– Почему? – удивился отец.
– Они бы тебя растерзали! А я не хочу остаться вдовой. Не хочу!
Последние слова она сказала совсем без улыбки. И я испугался. Теперь за отца.
В тот же вечер я спустился тайком к Леониду Миронычу.
Леонид Мироныч живет под нами, на втором этаже. Он врач. Правда, зубной. Но об этом все у нас в доме забыли и вызывают его к себе при любой болезни. А дом наш огромный – целых семь этажей. Всегда есть больные: у кого сердце, у кого грипп, у кого воспаление легких. И все обращаются к дяде Лене. У него есть прозвище: дядя Леня – «ноль один». Вообще-то по телефону «ноль один» вызывают не «Скорую помощь», а пожарную команду, Но дяде Лене дали такое именно прозвище…
Он очень добрый. И даже застенчивый. «Видите ли, я ведь только дантист…» – всегда начинает он. «Дантист» – это значит попросту зубной врач или техник. Но дядя Леня всегда называет себя этим красивым словом «дантист». А в остальном он очень скромный и даже застенчивый…
Меня дядя Леня встретил в женском фартуке и со сковородкой в руке. На сковородке шипела яичница. Раньше мне казалось, что дядя Леня слишком много думает о еде: всегда я встречаю его с промасленными свертками, которые он держит в протянутой руке. Но мама мне объяснила, что все холостяки очень много возятся с продуктами, а едят гораздо меньше женатых: просто они не способны вести хозяйство. Ну, как некоторые ученики, которые часами возятся дома с тетрадями и учебниками, корпят над ними, зубрят, а отвечают на двойки или на тройки, потому что у них нет способностей.
– А-а, тезка! – воскликнул дядя Леня – «ноль один» как-то растерянно и даже испуганно.
Меня тоже зовут Леонидом. Или, вернее, Ленькой… И у меня тоже есть прозвище. Только оно хуже, чем у дяди Лени. Неблагозвучное! Даже не хочется вспоминать.
– Ты один? – спросил дядя Леня все так же испуганно. И схватил сковородку другой рукой: она, наверно, была горячая.
– Я… один. Я по делу.
Но дядя Леня выглянул на лестницу, будто за моей спиной мог кто-то скрываться. Потом он пригласил меня в комнату. На подоконниках почему-то стояла посуда, а в буфете, за стеклом, где обычно бывает посуда, почему-то стояли книги. Я решил, что ни за что на свете не буду холостяком.
– Дядя Леня, я на минутку.
– Кушать