кто его знает, физика небось.
Я почему-то совсем не переживал, что друзьям Мэрвина не понравлюсь. Знал, мы поладим.
Значит так, пляж был очень длинный, почти бесконечный, и чем дальше, тем меньше становилось пьяных студентов, и музыка уже не заглушала волны. Прилив был ласковый, все выносил и выносил на берег камушки – куриных богов. Мэрвин их тоже собирал, полные карманы набрал.
А они, кого мы искали, обнаружились у костра. Что-то у них такое было вроде самодельного мангала, огонь был неприрученный, взметался высоко. Из старого кассетного проигрывателя с хрипами доносилась эмоциональненькая рок-музычка.
От девчонки – я на нее глянул сразу, и она мой взгляд встретила спокойно – не по-девчачьи пахло беременностью. Красивая она была, неухоженная, конечно, а природу не спрячешь – скулы высокие, большие, светлые глаза. Такая крашеная блондинка с отросшими корнями, вся вроде хрупкая, но хваткая, видно, что и укусить может. У нее были удивительные губы – лук купидона, или как это там называется, такой аккуратный, с глубокой ямкой, губы кинозвезды, губы царевны. На ней были драные джинсы и мужская толстовка, сбитые костяшки пальцев придавали ей сходства с мальчиком, а ведь какие ручки изящные.
– Марина, – сказала она по-русски. – Мэрвин сказал, что ты русский. Я из Питера. Была.
– Боря. Я из Снежногорска.
Она продолжала смотреть на меня, и я пояснил:
– Это Красноярский край. Рядом с Норильском. Сибирь.
Она была мне ровесница, но взгляд был старше, жестче, я у себя такого в зеркале пока не видел. Держалась она настороженно.
– О, прикольно, типа сибирский мужик. Сколько медведей заборол?
У мальчишки, который это сказал, был сильный, яркий украинский акцент.
– А ты сколько сала сегодня съел? – спросил я на украинском.
Он засмеялся, открыто и весело.
– Говоришь хорошо, но акцент москальский. Я Марины брат. С Киева.
– Кино индийское. У меня мамка с Ивано-Франковска была.
– Ой, рагулей ненавижу. А по тому, как говоришь, я бы сказал, что ты максимум с Харькова. Я Андрей, короче.
Он был Марине брат и полная противоположность. Весь такой неколючий, неострый, с открытым, светлым лицом, тоже красивый, но по-другому. Глаза у него были распахнутые, сверкающие, неунывающие, темно-серые, в лице какая-то бесхитростность, подкупающая наивность. Он то и дело расстегивал и застегивал куртку с ярко-желтой подкладкой, сигнальную такую, в темноте хорошо видную.
– Еще кое-кто есть. Самое интересное впереди, – сказал Мэрвин загадочным, по-польски игривым тоном.
Он отошел к огню, водил над ним руками быстро, чтоб не обжечься, словно колдовал. Всем своим видом он демонстрировал, что не мешает мне знакомиться с Мариной и Андреем.
– А как так оказалось, что вы брат с сестрой?
Марина пожала плечами:
– Усыновили. Мы, причем, взрослые были довольно-таки. Оба думали, повезло.
Андрей сказал:
– Ага, короче, привезли нас в Миссисипи. Юг, блин, все дела, комаров дохерища.
– Точно,