тёплый ветер обдувал теплом её плечи и теребил ленту на соломенной шляпке. Занятие садом всегда успокаивало её, помогало освободить разум от ненужных мыслей, разложить все по полочкам. Ведь когда ее руки монотонно исполняли одну и ту же работу, мозг украдкой позволял увидеть все мысли, которые до этого пылились на полках. Как охотник, достающий одним за другим свои трофеи, память разворачивала перед Лизи все эмоции за прошедшую неделю.
Иногда и месяц.
“Ревность. Мгм. Это выкидываем. Я не буду ревновать. Нет. Ведь я ничего не даю. А когда ничего не дают не о чем и жалеть.
Злость, уже не колет. Мне нравится, как колода перемешивается, и я нахожу свои новые козыри.
Нежность, да я скучаю…”
Рядом копошилась ее мама земная женщина, из тех, кто печет булочки каждый день, знает сколько капель мяты надо добавлять в воду перед мытьем полов и какой чай пить при простуде.
Метаморфозы с ее мамой произошли кардинальные после смерти брата Лизи. Прежде она была карьеристкой, заполняющей дыру внутри своего сердца постоянной занятостью, неуверенность в себе – публичностью, а скуку от жизни – бесконечной работой.
Но после смерти Нила, что-то изменилось.
Она долгое время была в скорби такой глубины, что всё, что могла сделать для неё приезжающая каждый день Лизи, в молчании готовить еду и убирать дом, пока сама мама лежала, свернувшись калачиком в кровати, не произнеся ни слова. И лишь при прощании лицо матери освещало подобие улыбки и слова “Спасибо, что навестила” полушепотом слетали с ее губ.
Но одним теплым апрельским днем она всё же вышла из своего панциря.
Мама приехала к Лизи в гости с корзиной тюльпанов и черничным пирогом, объявив, что переезжает жить в пригородный коттеджный поселок недалеко от леса, и о том, что ей осточертела квартирная жизнь.
Лиза ни капли не переживала за маму, она видела – та наконец начала жить своей жизнью.
– Как ты думаешь, почему они уходят? – спросила она, машинально срывая три верхних листочка мяты и кладя их в корзинку
Мама озадаченно посмотрела на Лизи, прервав на секунду свое занятие. Её светлая соломенная шляпка с поднятыми полями была обвязана разноцветной атласной лентой тигровым принтом, а губы были накрашены малиновой помадой, ведь сегодня на чай должен был заглянуть пчёловод, живущий несколько домов вниз по улице – кто они?
– Ну, мужчины.
– А разве не бывает, что уходят женщины?
Лизи задумалась. Сколько раз она была именно тем камнем преткновения, который рубил то, что не поддается восстановлению?
– Ну ладно, а что насчет тех парней, которых не стоит любить? Которых ты любишь слишком сильно. Которые в поступках никогда не проявляли заботу? Которым подарки дарила только я?
– Подарки – язык любви не каждого.
– Разве?
– Да, я всегда относилась к ним спокойно, предпочитая любому кольцу – прибитый вовремя гвоздь.
– Но разве ты не можешь прибить гвоздь сама?
Мама улыбнулась, морщинки лисы сдобрили уголки