И это в ее жизни уже позади! Питайся она одним кислым молоком и проживи на свете еще хоть двести лет – а первому объяснению никогда уж не бывать. Если посчастливится, ей могут объясниться во второй раз, в пятый, в двадцать… девятый. Больше, пожалуй, и не надо, ведь каждый раз придется что-то отвечать. Слишком хлопотное это дело.
Раньше Тося была почему-то уверена, что, как только ей объяснятся в любви, вся жизнь ее сразу переменится. А сейчас она увидела, что все, в общем-то, осталось по-прежнему: с равнодушным железным грохотом катились колеса под полом платформы, по сторонам дороги в густеющих сумерках мелькали темные ели и серые расплывчатые березы. И даже собственный Тосин палец, порезанный сегодня на кухне и завязанный тряпочкой, все так же, как и до признания Ильи, мерз в рукавице.
Тосе казалось, что Илья все напутал и объявил о своей любви совсем не так, как надо было. Слишком уж все произошло буднично и как-то между делом. А затрапезным своим видом Илья, сам того не подозревая, вконец испортил долгожданный Тосин праздник. Тося не была бюрократкой и не требовала, чтобы Илья ради такого торжественного случая вырядился в парчу и бархат, но и в ватнике с прожженным боком ему тоже, пожалуй, объясняться в любви не следовало…
Илья пристально смотрел на Тосю, ожидая ответа. Ему теперь что: оттараторил свое – и отдыхай. А ей надо было все взвесить, даже вперед заглянуть до самой старости, чтобы не допустить промашки. А тут еще прожженный бок ватника, дразня Тосю, все время маячил перед ее глазами. Она плохо понимала себя сейчас и, чтобы выгадать время, спросила, уточняя обстановку:
– Значит, признаешься?
Тося вдруг припомнила, как когда-то спорила с Катей из-за этого слова, и усомнилась теперь: а стоило ли спорить? Слово как слово, не хуже других, – и чего она тогда придиралась? Пусть даже и немного нескладное слово, зато смысл… А смысл, это же всем на свете известно, – самое главное!
– Признаешься? – переспросила Тося.
– В чем? – опешил Илья.
– Как в чем? Здравствуй, Марья, где твой Яков!.. Признаешься, что… это самое, любишь меня?
Тося придирчиво глянула на Илью, заподозрив, уж не морочит ли он ей голову.
– Ну, признаюсь… – неохотно буркнул Илья, решительно не понимая, что же это происходит.
– Ты без «ну» давай! – потребовала Тося и покосилась на прожженный ватник, чтобы укрепить себя в твердости и изгнать всякую жалость к Илье, которая непрошено шевельнулась в дальнем, самом женском закоулке ее сердца, плохо поддающемся контролю. – Ну, так как?
– Сказал же… Тебе, может, справку написать?
Тося пропустила мимо ушей колкость Ильи и важно наклонила голову, принимая к сведению его признанье.
– А как ты меня… любишь? Так себе или прямо жить без меня не можешь?
Она говорила чуть посмеиваясь, и Илья никак не мог понять, всерьез она спрашивает или издевается над ним по девчоночьему своему обыкновению.
– Не могу, – угрюмо признался Илья. – Такого со мной еще никогда не было…
Илье