Видно, дьявол тебя не изгнал. Когда Любовь, Психоз и Проклятье отличаются только названием… Нуареск. Книга первая
такая катастрофа? – недоумевал Яша.
– Хо-о! Да разве ж это катастрофа? – всё так же грубо ухмыляясь, возразил Ефремыч. – Подумаешь, потолок упал. Мутотень наподобие этой на этом проклятом месте случается каждые четыре года. И каждый раз – аккурат в канун годовщины. Вот и не верь после этого в проклятье високосного года! В двенадцатом, когда здесь какого-то рожна открыли очередную ювелирку – и так уж спасу от них нету! – в нее шибанула молния, да прямо во время презентации. Можешь себе представить: февраль, снежная буря – и гроза! И – пожарище! Нет, это надо было видеть! Бабье как на подбор: в шубах до пят и на летних шпильках! Визги, вопли, все врассыпную, пыль до небес! Ах-ха-ха! – Хромой хрипло просмеялся, прокашлялся, едва не захлебнувшись мокротой, сплюнул под ноги и продолжил: – А до того, считай уже восемь лет назад, галерея здесь была, картинками торговали. Прогорело это дело на хрен! Так еще и трубу прорвало до кучи, электричество замкнуло. Гиблое это место. Ох и гиблое! Была б моя воля, снести здесь все к чертям собачьим. Даром что центр, сровнять с землей на веки вечные! Но теперь, видите ли, мэровой женушке приспичило тут какой-то спа делать. Как говорится, хозяин – барин…
– А что за годовщина? – насторожился Яша.
– Так тебе ничего не сказали? – скверно зыркнул на него хромой. – Оно и понятно. Из местных-то никто уже здесь работать не берется, только гастарбайтеры да жлобы вроде Игорька, который за копейку удушится. То-то тебя аж из самой Москвы выписали.
– А вы сами-то здесь… кто? – спохватился Кротов.
– Охранник. И всегда им был, – с подобным достоинством Ефремыч мог бы представиться премьер-министром или как минимум директором банка. – И чтоб ты знал, мэр наш только благодаря мне и уцелел. Он у нас, дай бог ему здоровья, человек с понятиями, не оставляет меня, калеку. Вот уже семнадцать лет я на этом месте, отмеченном злым роком…
– Постойте, постойте… – от внезапного озарения дизайнер опешил. – Неужели здесь прежде было то самое бистро «Карлсон»? Теракт в двухтысячном! Не помню, что именно тогда произошло, был еще школьником, однако шумиха вокруг всего этого была о-го-го какая! А вы, получается… Неужели тот самый охранник? Единственный выживший!
Ответом Ефремыча был мрачно-вальяжный кивок.
– Не люблю я вспоминать об этом, – заявил он, но патетичный тон и раззадоренный взгляд говорили скорее об обратном.
– Это естественно, прошу меня извинить, – попытался умерить пыл Яша.
– Ничего, – ответил объект его любопытства.
Оба напряженно притихли.
– Всё равно эта паскуда снится чуть ли не каждую ночь, – наконец со злобной горечью изрек калека. – Да что там! Хоть сейчас глаза закрою – как живая передо мной стоит. Сама бела как мел, а глазища черные, огромные. Круглые, как у совы, да еще мешки под ними, тоже совиные какие-то. А взгляд – так похлеще, чем у хищной птицы, чем у любой дикой твари. Не то чтобы ненависть в нем, не то чтобы ярость – такое зло несусветное, будто