когда за окном весна. Сева улыбнулся и начал рисовать круг. Поверх ещё два круга – очки. А в очках ещё пара кругов – вытаращенные глаза. Не забыть про самый большой круг, из которого вылетает визг. Без носа можно и обойтись. А вот без бровей никак. Пусть ползут себе над очками, как две мохнатые гусеницы. Что же ещё? Ах да. Конечно, туфли! Сева изобразил пару шикарных лодочек на каблуках – все девчонки обзавидуются. Вот. Другое дело. Грымза Викторовна как она есть!
Пока Сева рисовал, а Грымза самозабвенно листала учебный план, в классе закипал смех. Тихонько так закипал, под крышкой, чтобы раньше времени не вылететь наружу и не испортить всё дело. Но стоило Севе дорисовать последний каблук, и крышка с грохотом отскочила в потолок. Смех бурлил, клокотал, пузырился! А Сева стоял гордый, как последний из трёхсот спартанцев – знал, что вызовут к директрисе, но дело того стоило.
Грымза развернулась и позеленела. А брови поползли вверх! Точь-в-точь, как на рисунке, вылитые гусеницы.
– Никитин!
Но договорить она не успела. Кто-то резко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в класс.
– Шестой «А»? – спросил завуч Игорь Степанович. – Всеволод Никитин тут?
Сева коротко кивнул. Учителя теперь что, мысли на расстоянии друг другу передают? Обалдеть!
– За мной. К директору.
Было в его тоне что-то неправильное. Он даже на хохочущий класс не обратил внимания. Брови сдвинуты. Лицо каменное. В животе у Севы заворочалось нехорошее предчувствие.
Когда-то у Севы был страшный секрет. Сева боялся слов. Они были его врагами. Только откроет рот, как вместо лёгкого и простого «привет» выходит «п-п-п-п-прив-в-в-вет». Вот Сева и молчал. Долго и упорно. До первого класса, когда его посадили за одну парту с незнакомым пареньком.
– А ты знаешь, что дельфины спят только наполовину? Вот бы и мне так научиться! Представляешь, можно спать и думать!
– О ч-ч-чём? – спросил Сева. Он любил спать. Когда спишь, разговаривать не надо.
– О всяком, – сосед пожал плечами. – О вечном двигателе или Атлантиде.
– Ч-ч-чего? – сказал Сева и тут же смутился, по щекам поползли красные пятна. Ну, вот сейчас этот паренёк начнёт смеяться. Лучше было молчать.
– Да мало ли о чём! – сосед, казалось, ничего не заметил и продолжал трещать без умолку.
Паренька звали Мишка. Он жил в доме напротив. Вместе в школу, вместе домой. Ходили в гости друг к другу, делали домашку, гуляли. Подружились, в общем.
Мишка никогда не заканчивал предложения за Севу. И слушал его. Но не так, как остальные – внимательно и терпеливо, словно годовалого ребёнка. А по-обычному. Будто Сева рассказывает, как прошёл день, а не завис на «привет».
Скоро Сева обнаружил, что, когда он говорит с Мишкой, слова сами вылетают изо рта. Гладкие и ладные. Будто Севин рот под завязку набили разными словами, а те только и ждут, чтобы выпрыгнуть на волю. И Сева отпускал их. Щедро сыпал словами на уроках. Не жалел другим. Раскидывал вокруг, пускал по ветру. Сеял и не заботился, прорастут или нет.
Через год уже никто и не помнил