крамолу между себе и властолюбия ради друг друга коварствоваху… На своих другов восстающе, и домы их села себе притяжаша и сокровища свои наполниша неправедного богатства». Противостоять этой саранче, казалось, уже не может никто и ничто – и менее всего маленький великий князь, которого, в сущности, если не убили, то только потому, что власти нужен был символ: без него неизбежно началась бы полномасштабная гражданская война, а ее все-таки боялись все клики.
В принципе, нет нужды гадать, как воспринимал происходящее Иван.
Он сам об этом рассказывает. «Остались мы сиротами. Никто нам не помогал; осталась нам надежда только на Бога, Пречистую Богородицу, на всех святых и родительское благословение. Было мне в то время восемь лет; подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас, государях своих, заботиться не стали, бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей нашего отца перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них!..» И дальше: «Нас с покойным братом начали воспитывать как нищих. Какой только нужды не натерпелись мы в одежде и пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, оперши локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит – ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне казне родительской? Все расхитили коварным образом… Взяли себе бесчисленную казну деда и отца нашего, и дядей… Потом они напали на наши города, и села, и имения, а в них живущих без милости пограбили… Делали вид, что правят, а сами устраивали неправды и беспорядки, от всех брали безмерную мзду и «по мзде творяще и глаголюще».
Такое не придумаешь.
Естественно, в политике (кто у кого какой город отнял и прочее) мальчик тогда разбираться не мог, это он уже потом выяснил, но вот про «Многажды же… ядох не по своей воле» и «жил яко убожайшая чадь» запомнилось намертво. И про бояр, уносивших из дворца всякую «кузнь» (серебро и золото) и «рухлядь» (меха и ткани). И, тем паче, унизительное «ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга» – то есть вообще никак, словно на пустое место. Такое надо было в самом деле пережить.
И тем более факт есть факт: детям нужно, чтобы их любили, а Ивана не любил никто. То есть любили, конечно, но любивших стирали в пыль. Папа умер. Мама умерла, и мальчик знал (разговоры шли в открытую), что ее погубили бояре. И дядю, маминого дружка, который наверняка был с Ваней ласков, тоже погубили они. И батьку Даниила прогнали. И батьку Иоасафа прогнали. И это тоже, можете не сомневаться, отложилось. Не зря же потом, много позже, минимальная