честно пытаюсь усомниться:
– Но ведь пишут, что убитых боевиков всего пятнадцать…
Таксист в моей уникальной способности уложить каждым выстрелом пятерых не сомневается ничуть:
– Вот из них десять эта героиня и убила! А потом прикрыла собой королеву.
М-да… Мой светлый образ явно начинали путать с образом барона Мюнхгаузена…
– А откуда ваш пассажир все узнал?
– Он сам там был! Жалел, что и у него не было оружия.
Я замечаю как можно более равнодушным тоном:
– А здесь пишут, что королеву прикрыла собой министр…
В данном случае я согласна с газетчиками, поскольку точно помню, как Элизабет Форсайт заслоняла собой ее величество, но таксист снова возражает:
– Они что хотите напишут…
Вот с чем не поспоришь, и все же я осторожно интересуюсь:
– Как можно сначала перестрелять десяток бандитов, а потом от них же заслонять?
Столь логичный вопрос ненадолго озадачил водителя, однако он нашелся:
– Значит, сначала заслоняла, а потом застрелила!
Я не уточняю, почему бандиты покорно ждали, когда, закончив заслонять собой королеву, героиня возьмется за оружие. Не желая вступать в долгий и бесплодный спор, просто тяну: «Ааа…» и прошу высадить у метро.
Кажется, таксист с удовольствием расстается со слишком въедливой пассажиркой, тем более что сразу находится пожилая пара, которая, заняв мое место в машине, тут же задает вопрос:
– А вы слышали о сегодняшнем налете на Букингемский дворец?
Представляю, какое количество небылиц сейчас будет озвучено.
Я спешу прочь. И дальше решаю ехать подземкой, благо теперь она работает круглосуточно.
Но и в метро творится нечто подобное. Все разговоры только о налете и поведении людей, оказавшихся в сложной ситуации. Два джентльмена едва не подрались, пытаясь выяснить, кто же кого закрывал грудью – то ли премьер королеву и потому получил пулю, то ли королева всех остальных, не позволив террористам расстрелять полторы сотни посетителей выставки.
Домой я приезжаю с сильнейшей головной болью, пришлось даже принять аспирин. Джон всегда твердил, что это одно из самых вредных лекарственных средств, поскольку меняет к худшему формулу крови, но я обычно на это возражала:
– Жить вообще вредно, ты не знал? Никто не выдерживает, все в конце концов умирают.
Я долго стою под душем, на меня упругие водяные струи действуют оживляюще. Правда, теперь приходится следить, чтобы вода как можно меньше попадала на грудь. Потом варю себе кофе и с удовольствием пью.
Почувствовав себя немного лучше, я снова берусь за газеты.
У меня сто лет нет семьи («сто» значит «десять», но это одно и то же), нет нормального дома, а крохотная кухонька чуть больше трех квадратных ярдов просто не предназначена для приготовления кулинарных изысков. Но мне хватает, чтобы разогреть что-то из пакета или баночки, достаточно микроволновки, одноразовая посуда не требует