мир – дрянь последнего пошиба, кругом гиблая муть, а состоит всё из несократимой скорби. Пожалуй, Линявкин достиг-таки Помутнения.
Теперь о том, что вы вообще не знаете, господа. Речь пойдёт о домашнем насилии, педофилии и о наркотиках. Да-да, именно! Линявкин зажиточно связан с первым, со вторым и третьим. Любопытно вам, златоносцы?
О домашнем насилии. Марьюшка нуждалась в нуждающихся. При девяти котах Линявкин довел Марьюшку до потери сознания и ушел из квартиры, в которой две недели жил с нею и ароматными котами.
Марьюшка выделила для себя особенную номинацию: самые короткие отношения в жизни. Обычно инфантильные паразиты лепились к ней на месяцы и годы. Полноватая, пошловатая, виноватая, улыбчивая, в браслетиках. Марьюшка часто навещала криминальные, бродяжничьи ямы города и носила бомжам еду и медикаменты. Рассказывали (лгали), что её там пустили по кругу, и что она понесла во чреве, и что сделала аборт. Марьюшка не вела постной жизни и хорошо знала, что бесплодна. Линявкина она приметила, когда руководила волонтерским отрядом филфака. Линявкин в отряде не был и с гадливым наслаждением наблюдал, как девушки носят тяжелые парты для театральной постановки “В ожидании Годо” по одноименному произведению Самуила Барклая Беккета. Марьюшка стащила Линявкина с кресла, заставила помогать. Не видя в себе сил сопротивляться, Линявкинзагребал массивными ногами в неудобной обуви, но нёс стол. Марьюшка пригласила его на постановку и спросила читал ли, знает ли он Беккета, но он ответил своей любимой фразой: “Не знаю и знать не желаю!”. На постановку он пошел только потому, что кресла его забрали в зал. Финал. Марьюшка заметила слезу на Линявкиной щеке и уже не смогла его забыть.
Расстались вот как. В кармане Марьюшкиной куртки Линявкин нашел перцовый баллончик и выпалил все, что в нем было в лицо. Перед этим с улыбочкой (прямо улыбочкой-улыбочкой) снял с Марьюшки очки. Мотив? Видите ли, Марьюшка слишком много работала и заставляла испытывать вину за безделие. Ослепшая Марьюшка кричала в подушку, Линявкину это не понравилось. Он командовал ей: “Перестань орать, дура!”. Но дуре больно и дура визжит. Тогда Линявкин разбил стекло межкомнатной двери, чтобы та, слепая, больнее поранилась, пока ходит по квартире, сорвал с нее смешные носочки с лисами, пнул какого-то из котов (остался доволен стуком кошачьих костей об угол), пытался помочиться на подушку, но не вышло (болезнь иногда закупоривала ему протоки) забрал все наличные, какие нашел, и больше не возвратился. Марьюшка подлетела за ним, но поранилась, потеряла сознание от удара. При следующих встречах Линявкин беззвучно насмехался. Марьюшка вытаскивала пинцетом стекла из стоп, некоторые неудобно вытаскивать, уже в мясе стопы они хрустят, лопаются на осколки.
О педофилии. В надцатые годы нынешнего двадцать первого века, когда электрические почвы социальных сетей ещё не отвердели, лысенькие молодцы выбрали добрым делом жизни ловлю педофилов. По примеру покойного ныне их вождя с могутным именем Тесак, они проводили