отделение.
– А вы когда-нибудь узнавали, кто их получал?
– Нет.
Инспектор сильно удивился.
– Но почему?
– Потому что я всегда держу свое слово. Когда он первый раз написал мне, я обещал, что не стану выслеживать его.
– Вы думаете, за ним кто-то стоит?
– Я не думаю, я это знаю.
– Тот профессор, о котором вы как-то упоминали?
– Совершенно верно.
Инспектор Макдональд улыбнулся и бросил на меня многозначительный взгляд.
– Мистер Холмс, я не буду от вас скрывать, мы в управлении считаем, что у вас что-то вроде пунктика по поводу этого профессора. Я сам навел о нем справки. Похоже, это вполне уважаемый и образованный человек, талантливый ученый.
– Я рад, что вы хотя бы признаете его талантливость.
– Да как же не признать-то? После того, что вы о нем рассказывали, я посчитал своим долгом встретиться с ним. Мы с ним поговорили о затмениях. Уж я не знаю, как наш разговор на такую тему перешел, но у него там были зеркальный фонарик и глобус, и он вмиг мне растолковал, как это все происходит. Он даже книжку мне всучил, хотя, если честно, я в ней ровным счетом ничего не понял, несмотря на то что у меня прекрасное абердинское образование. Мне он показался больше всего похожим на какого-нибудь министра: худое лицо, седые волосы, важная манера говорить. Когда мы расставались, он положил мне руку на плечо, как отец, отпускающий сына в большой жестокий мир.
Холмс рассмеялся.
– Великолепно! – воскликнул он, потирая руки. – А скажите, друг мой Макдональд, эта милая трогательная беседа проходила в кабинете профессора?
– Да.
– И, должно быть, это очень неплохая комната, верно?
– Очень неплохая… Действительно, вполне приличная комната, мистер Холмс.
– Он принимал вас, сидя за своим письменным столом?
– Совершенно верно.
– И солнце светило вам в глаза, а его лицо оставалось в тени.
– Ну, это было вечером, но на меня была направлена лампа.
– Разумеется. Вы случайно не обратили внимание на картину на стене над профессорской головой?
– Я на все обращаю внимание, мистер Холмс. Должно быть, у вас этому научился. Да, я видел картину. На ней была изображена молодая женщина, склонившая голову на руки и смотрящая немного в сторону.
– Эта картина кисти Жана Батиста Греза.
Инспектор постарался принять заинтересованный вид.
– Жан Батист Грез, – продолжил Холмс, откинувшись на спинку кресла и соединив перед собой кончики пальцев, – это французский живописец, расцвет которого пришелся на период между тысяча семьсот пятидесятым и тысяча восьмисотым годами. Я, разумеется, имею в виду творческий расцвет. Современные исследователи ценят работы этого мастера намного выше, чем его современники.
Взгляд инспектора сделался рассеянным.
– Может быть, нам бы стоило… –