тот казался явно старше. Почему Зима – тот не объяснил, да Морхольду оно и не требовалось. Ему требовалось пройти дальше. И цели он вроде достиг.
Рассказал все. Про то, как еле выжил здесь недавно. Про дорогу к семье. Тут гнома и проняло. Гном хлюпнул носом и отвернулся. Морхольд почесал начавшую отрастать бороду и задумался. Задумался о том – кто эти двое.
Мутанты? Ну да. Ни с чего другого не меняет людей таким-то вот образом. Мастер-Бластер, не иначе. Разве что Мастер Зима не лилипут, а просто небольшой. Скромный по размерам. Хотя Морхольд и не удивлялся его атаманству. Ляля не снимал маску, смущался, объяснил Зима. Но и так стало ясно – тому лет совсем мало. Что за жизнь?
Два ребенка – ведь Зиме точно не больше шестнадцати – восемнадцати – живут разбоем и грабежом. Спокойно мордуют и убивают прохожих, хотя порой оказываются вот такими хорошими парнями.
– А вы как тут вообще оказались-то? – он посмотрел на ребят. – А?
Ляля вздохнул и отошел, сел, опершись на дубину, и мелко затрясся плечами. Зима затянулся, глаз его разом потух. Гном нахмурился, зло и нехорошо.
– Как-как… побили всех наших. Несколько лет назад. Мы ж кочевали. Туда-сюда, искали где лучше. Тут торговцы встретились, давай рассказывать, что там вот, в Кинеле, город. А сейчас они Кротовку восстанавливают. Ну, а мы шли чуть не от Урала. Обрадовались. А дальше…
А дальше Морхольд знал. Недавно сам рассказывал Даше Дармовой, стоя перед поездом в Кинеле…
– Да то. – Морхольд поднял свою длинную и явно тяжелую сумку. Что-то лязгнуло внутри. – Когда возле поворота на Тимашево нас осталось десятеро, плевать я хотел на выбор между добром или злом и на то, чью сторону представляю. У Кротовки вот эти самые мужики в спецовках, пропахшие креозотом, маслом, углем, тащили и ремонтировали пути. А на них перла первая часть банды откуда-то со стороны Красного Яра.
Голодные и холодные, больные, мутировавшие, но не люди. Нелюди, девочка. И свой выбор оказалось сделать просто. И каждый его сделал. Когда пришла помощь, нас, тех, кто дышал, оставалось четверо. Шестеро уже остыли. И вокруг, накромсанные, разорванные, посеченные осколками, подыхающие и сгоревшие, лежали еще тридцать голов. Очень опасных и злобных животных.
– Тридцать?!
– Да, тридцать. А через год я услышал про пятьдесят. Тем самым ухом, что только-только отошло. В Красном Яру, куда дошел с продырявленной ногой. Дырку мне прижег Лепеха, ИПП наложил Шамиль. Сейчас даже и не знаю, арифметическая прогрессия работает вовсю. Ну, как тебе объяснить… эй, земляк!
Топающий по бурой жиже кинелец обернулся, перехватив удобнее мешок, квохчущий и двигающийся.
– Не помнишь, сколько тогда те десятеро положили у Отрадного?
Мужик почесал затылок, смачно харкнул, прочистил горло и ответил:
– Да чуть ли не сто, земеля. Если не больше.
Морхольд повернулся к Дарье:
– Вот такое волшебство и есть арифметическая прогрессия. И сарафанное радио. Те, дикие, шли к станции, злые, голодные и больные. Мужики,