с Элис эту тему и заявил, как переживает и хочет, чтобы они с матерью поладили, да что она всего-то самую малость старомодна и странновата, а сама, когда рядом никого нет, отзывается об Элис очень тепло. В общем, Элис разрешила пригласить его мать в понедельник, когда они уговорились ехать в Хэмптон-корт[28] – а девушка только и говорит о Хэмптон-корте и как хочет на него посмотреть. Помнишь, какой тогда выдался приятный денек?
– Дай-ка подумаю, – сказал отрешенно Дарнелл. – Ах да, конечно, – я весь день просидел под шелковицей и там же мы перекусили; славный получился пикник. Разве что докучали гусеницы, но я так радовался тому дню.
Его уши были зачарованы, наслаждались торжественной небесной мелодией, словно древней песней из того первозданного мира, где вся речь напевна, а слова – символы силы, обращавшиеся не к разуму, а к душе. Он откинулся на спинку кресла и спросил:
– Так что с ними случилось?
– Дорогой, хочешь – верь, хочешь – нет, но гадкая старуха вела себя еще хуже. Они встретились, как условились, на мосту Кью и с немалым трудом купили билет на шарабан[29], который, как мечтала Элис, доставил бы им большое удовольствие. Так ничего подобного. Они и поздороваться толком не успели, как старая миссис Мерри завела речь о садах Кью[30] и как там наверняка красивей и удобнее, чем в Хэмптоне, и никаких тебе расходов: всех забот – только через мост перейти. Потом, пока они ждали шарабан, она заявила, будто всегда слышала, что в Хэмптоне глядеть не на что, кроме гадких и грязных старых картин, и что-де некоторые из них неприлично смотреть порядочным женщинам, не говоря уже о девушках, и гадала, почему королева дозволяет такое выставлять, вбивать девушкам в головы всякое, когда они и так набиты чепухой; и при этом посмотрела на Элис так скверно – вот же ужасная старуха! – что, как потом Элис рассказывала, она бы отвесила ей пощечину, не будь та пожилой и матерью Джорджа. Потом та опять заговорила о Кью, какие там чудесные теплицы с пальмами и прочими чудесными растениями, и лилия размером со стол, и речные виды. Джордж, говорит Элис, повел себя достойно. Поначалу он поразился, потому что старушка клятвенно заверяла быть как можно любезнее; но потом заявил – вежливо, но твердо: «Что ж, матушка, в Кью мы съездим как-нибудь в другой раз, потому что сегодня Элис решила ехать в Хэмптон – и я сам хочу его посмотреть!» Миссис Мерри в ответ только фыркнула и обожгла девушку взглядом, и тут как раз подошел шарабан, и им пришлось поспешить на свои места. Миссис Мерри неразборчиво ворчала себе под нос всю дорогу до Хэмптон-корта. Элис толком ничего не расслышала, но время от времени до нее долетали обрывки, например: «Старость не радость, когда сыновья начинают дерзить»; и «Почитай отца и мать твоих»; и «Отправляйся в чулан, сказала хозяйка старому башмаку, а негодный сын – своей матери»; и «Я тебе давала молоко, а ты мне – от ворот поворот». Элис приняла это за поговорки (кроме заповеди, разумеется), потому что Джордж вечно