дверь. Изнутри дверь запиралась на солидный железный засов, которые бывают, наверное, только в тюрьмах.
– Милочки, у вас всё в порядке, помощь моя не требуется? – скрипела за дверью старушка.
– Всё хорошо, спасибо! – прогремела в ответ девица.
– Ну и славно. А я пойду кушать буржуазные предрассудки. Может, к утру и разложусь окончательно. Если что – стучите в любое время.
Ирина не отходила от двери, пока бабулька не спустилась на первый этаж, в свою квартиру, и не захлопнула за собой дверь, повернув несколько раз ключ в замке.
– Буржуазные предрассудки – это вафельные тортики, она их покупает раз в месяц, когда пенсию приносят, – пояснила Ирина, опередив мой вопрос.
– А что значит «разложиться к утру окончательно»? Она помирать собралась?
– Вот это я не знаю, как лучше толковать: она не спит до утра, старческая бессонница, и всё ест свои тортики, она их очень любит. К утру она их доедает, достигнув, видимо, максимального градуса буржуазности, и вроде как её можно считать после этого окончательно разложившейся. Но одновременно, она, вероятно, надеется помереть.
– От обжорства?
– Ей, по-моему, уже всё равно от чего, главное – побыстрее.
– А консервы кошачьи кому?
– У неё дома десять кошек.
– Да?! А она мне сказала, что подъезд от кошек теперь её стараниями свободен.
– Подъезд – свободен. Потому что все кошки у неё в квартире.
Всё это время мы с Ириной оставались стоять около двери, в маленьком огороженном «предбаннике», которого раньше здесь не было, спиной к комнате, разговаривая в пол голоса. Почему Ирина «сменила гнев на милость» – я не поняла. Но мне показалось, что она разговаривала со мной теперь как-то виновато.
– Что же никто не заходит? – прогремело из комнаты. – Вы ждёте, чтобы я сама к вам вышла? Что за гости пошли мало воспитанные!
Ирина молча указала мне рукой на комнату, опустившись на табурет у входной двери. Видимо, я должна была отдаться в лапы врагу в гордом одиночестве. И я шагнула в комнату. Боковым зрением я видела, как Ирина прислонилась затылком к стене и устало, как мне показалось, закрыла глаза.
В центре большой комнаты в кресле-качалке сидела дама неопределённого возраста, худая, в тёмном платье, абсолютно не современного фасона. На голове её был как-то художественно накручен тёмный шарф. Волос совершенно не было видно. Из-под длинного платья выглядывали босые ноги, покоившиеся на деревянной подставке кресла.
Дама, мерно покачиваясь, тщательно измеряла меня взглядом, не испытывая по всей вероятности ни малейшего стеснения за подобный вид. Кто-то тут говорил пару минут назад про дурно воспитанных гостей? Странно! Хозяева этой квартиры тоже хорошими манерами не отличались…
– Ну? Вам тоже кажется, что это окончательный декаданс? – спросила она, постукивая пальцами правой руки по подлокотнику, глаза её были слегка прищурены.
Я растерялась. Лучше бы они меня побили. Я хотела ответить