покосилась на машину, делая вид, что речь идет о погрузке. Учитывая фотоаппаратуру, задача была непростой, но она опустила сиденья и справилась. Потом она заправила за уши выбившиеся из косы волосы и подтянула ленточку.
– Сообщишь адрес для пересылки корреспонденции?
– Конечно. Отправлю по мессенджеру.
Джон прикрыл глаза рукой от яркого июньского солнца.
– Нужно ведь что-то сказать, подобающее случаю, да? Не просто же «пока-пока».
Харриет казалось, что грудь придавило бетонной плитой. До этого мгновения ей не приходило в голову, что придется что-то говорить на прощание. Все-таки странно быть взрослой. Присутствуешь в чьей-то жизни, два года делишь постель с этим человеком, а потом вдруг испытываешь неловкость при предложении выпить кофе.
– Мы еще увидимся, – сказала она.
– Когда?
– Во время судебного разбирательства по делу Барти.
Он лишь слабо улыбнулся.
– Может, пожмем руки?
Казалось, Джон вот-вот расплачется. Харриет мысленно взмолилась, чтобы этого не произошло.
Она сделала шаг вперед и, приобняв его, пробормотала:
– Береги себя, Джон.
Он стиснул ее, прижал к себе и уткнулся лицом ей в плечо. Когда объятия разомкнулись, Харриет постаралась не встретиться с ним взглядом. С ее стороны это было трусостью, но она рассудила, что душераздирающая сцена никому не нужна, и прежде всего – Джону.
– До свидания, Харриет.
– Пока.
Когда машина отъезжала от дома, у нее перехватило горло – Харриет сознательно не замечала неподвижную фигуру в зеркале заднего вида. Прощай, Джон. Извини, что сделала больно. И за то, что два года нашей совместной жизни задержали тебя в поисках жены и матери твоих будущих детей. Она думала об этом без сарказма: ему хотелось семьи, и она желала ему обрести ее.
Следуя по навигатору в Минвуд, Харриет вспомнила о том, как на первом свидании в баре сказала Джону, что ей не одиноко.
Могла ли она сказать о себе такое сейчас? Нет. Было ли это правдой тогда? Пожалуй, нет. Тогда нежелание признаться в чувстве одиночества она приняла за его отсутствие.
Кого она обманывала? Сидя за рулем хэтчбека, в котором уместился весь ее жизненный багаж, она, точно душа неприкаянная, направлялась в дом, который никогда в глаза не видела. Харриет вцепилась в руль, буквально вонзаясь ногтями в пластик, и сморгнула слезы.
Может, ей на роду написано вечно скитаться, как перекати поле? Сирота – странное слово, овеянное трагедией, из лексикона старых романов. Определение, которое она упорно отказывалась применять к себе. Но сейчас, покинув дом одного мужчины и переезжая к другому, совершенно незнакомому, она ощущала себя именно так. Она мысленно произнесла: к маме и папе. Представь, что у тебя есть мама и папа, к которым можно сбежать. Она силилась – и не могла. Эти слова были не про нее, ей крайне редко случалось произносить их вслух. Однажды она нашла судебные постановления, в которых именовалась несовершеннолетней,