просто паникую, хожу кругами, как собака, которая зашла в комнату, где переставили мебель. Вся моя обычная уверенность исчезла, все мое аналитическое мышление на случай непредвиденных обстоятельств, все мое обаяние и умение решать проблемы – все это просто испарилось, черт возьми.
Все, что осталось, – это желание, которое я испытываю к Зенни, хотя знаю, что не должен. И, ах да, эта идиотская эрекция, которая отказывается ослабевать. Во всяком случае, мое тело и мой член в восторге от того, что Зенни появилась на моем пороге.
– Шон, я знаю, что твоя мама вырастила тебя хорошим мальчиком, – кричит Зенни через дверь с неким удивлением – Впусти меня, пожалуйста, или я расскажу ей, как грубо ты себя повел.
Зенни, как и Элайджу, разлад между семьями Беллов и Айверсонов не особо задел, и я не могу с уверенностью сказать, что она не нажалуется моей маме. Поэтому разворачиваюсь и, не раздумывая, резко распахиваю дверь.
Зенни одаривает меня лучезарной улыбкой и заходит в пентхаус, оставляя за собой нежный аромат роз. Едва сдерживаюсь, чтобы не обнюхать ее, как какой-то зверь, когда она проходит мимо и прислоняется к спинке дивана. Поднимаю с пола мятый пиджак и прижимаю его к промежности – прием прямо из руководства для мальчиков-подростков.
«Тебе тридцать шесть, а не тринадцать, – приходится напомнить себе. – Так и веди себя соответствующе».
К счастью, Зенни, похоже, не замечает моей странной позы с пиджаком. Вместо этого она, кажется, восхищена моей квартирой и осматривает просторное, лишенное всяких излишеств пространство широко распахнутыми глазами. Я тоже оглядываюсь вокруг, пытаясь представить, что она видит: окрашенные бетонные полы и гигантские окна, четкие, строгие линии дизайна и невысокая мебель, и чувствую прилив гордости. Это довольно приличное жилье, хотя на самом деле всего лишь удобное место для сна и принятия душа, перед очередным днем покорения мира.
– Со вкусом, да? – интересуюсь я, придав своему голосу невозмутимости и самоуверенности, а она смотрит на меня в ответ, изогнув бровь так, что позавидовала бы любая голливудская старлетка тридцатых годов прошлого столетия.
– Да ты и сам это знаешь, мое подтверждение тебе не нужно, – говорит она. – И на самом деле я размышляла о том, что тут довольно печальная обстановка.
– Печальная? Лофт за два миллиона долларов с потрясающим видом?
– Лофт стоимостью в два миллиона долларов, который выглядит как дом-образец. На столе ни фотографий, ни книг, ни корреспонденции, вообще никаких личных вещей. Честно говоря, все это веет одиночеством.
Вот, черт, теперь и я тоже чувствую это одиночество.
– В любом случае, – говорит она, расправляя плечи, – я пришла не для того, чтобы посмотреть твою квартиру, а чтобы поговорить с тобой.
Ладно. Хорошо. Это я могу.
Я могу поговорить с ней, просто поговорить, без поцелуев и неожиданных семяизвержений себе в штаны. Вообще, это даже хорошо, потому что я могу рассказать ей о новом помещении для приюта и предупредить, чтобы она держалась подальше от Норткатта.