звуков пианино из соседней квартиры. Белка больше не играет. Меня все подмывает сходить к ней и что-нибудь сказать, только я не знаю что. Чувствую себя идиотом. Я думал: она не умеет играть и просто издевается над инструментом и моими нервами, а оказывается, она играть не может. Я вспоминаю ее ладонь, по которой змеятся белые, уже давно зажившие шрамы. Что у нее с руками?
Подхожу к зеркалу и рассматриваю свой шрам на горле. Его почти не видно, потому что все заросло густой щетиной. Я окунаюсь в воспоминания. В тот момент, когда Живов резанул мне лезвием конька по шее, я даже не понял, что произошло. Был на таком адреналине от игры, что не почувствовал боли, но машинально прижал крагу к ране и уже на автопилоте доехал до борта и скамейки запасных. Потом, когда я пересматривал в записи тот момент, видел, что весь лед был залит кровью. До одури много крови, но я этого не помню.
Оказывается, не только у меня есть раны и шрамы. У Белки, Юльки, вон все руки изуродованы. Что же с ней произошло?
Переодевшись, я выхожу из квартиры, смотрю на дверь Белки, но так и не решаюсь позвонить. Ладно, в другой раз. Сейчас мне надо ехать на встречу с Даней, как и договаривались.
Мы встречаемся с ним в кафе, недалеко от хоккейной школы, где и познакомились несколько лет назад. Даня чуть ли не единственный из старых приятелей, кто, после того как я получил травму, не сделал вид, что меня не существует.
– Здаров, Нил, – пожимаю я ему руку.
– Привет, Назар. Ну, как оно? – Он кивает на мою ногу.
– Хреново, – признаюсь я. – Лед еще под запретом. Гаденыш Пранек мне кость раздробил в труху. Увижу когда-нибудь – убью, – зло выплевываю я.
– Слышал, он подписал контракт с «Монреалем».
– Сука! – выдыхаю я как раз в тот момент, когда к нам подходит официантка с заказом и застывает в изумлении.
– Это он не вам, девушка, – широко улыбается Даня.
– Конечно, не вам, – тоже улыбаюсь я, и девушка расцветает, ставит наш заказ на стол, а потом говорит: – Извините, а вы не Назар Елизаров? Знаменитый хоккеист?
Я расплываюсь в самодовольной улыбке. Оказывается, меня еще помнят. Я подмигиваю Дане и говорю:
– Нет, вы ошиблись, но вот он, – киваю я на друга, – и правда знаменитый хоккеист.
– Да? – Она удивленно смотрит на Даню.
– Ага. Даниил Кравцов! Знаменитый Нил!
– Ого! – расплывается девушка в милой улыбке. – Классно! Можно автограф?
Даня, кажется, даже смутился, но девчонке черканул пожелание и поставил свою роспись.
– Ну все, братишка, ты теперь звезда! – хмыкаю я, когда официантка уходит.
– Какая еще звезда. Ты же знаешь, после всей этой подставы с допингом я не планирую возвращаться в большой спорт. – Он хмурится, окунаясь в безрадостные мысли.
– Ерунда! – наклоняюсь я к нему. – Ты же здоровый! Руки-ноги целы! Бейся, братишка! Докажи всем, что ты настоящий хоккеист. Посмотри на меня, – зло произношу я, – вот кто ни на что больше не годен.
Наш разговор плавно перетекает в воспоминания о хоккейной школе, о тренере