к центру площади, собирая приветственные поклоны почти от каждого жителя города. В ответ она довольно улыбалась, а иногда останавливалась обменяться словом с каким-либо старым соседом или знакомой.
– Abbi cura di te!
– Будьте здоровы!
Летом мы ездили на Рива-дель-Гарда, к подружке Берты, такой же старенькой, как и она. Волшебные закаты сменяли не менее волшебные рассветы. Я бродила там по берегу в поисках понимания себя и своего внутреннего пространства, в то время как Берта, закутавшись в плед, неторопливо попивала чашку кофе. Она наблюдала за мной, за тем, как я росла, мудро предоставляя время побыть с самой собой, не нарушая границ. Она была готова поддержать меня в любое время, в любую нужную мне минуту.
И вот я праздную окончание колледжа, а Берта согнувшись готовит рождественский кантуччи, издревле известный как бискотти. Готовит и рассказывает мне историю этого шедевра, которую я знала на зубок. Как ещё во времена Римской империи сухое печенье пекли для походов, так как специальный рецепт позволял очень долго храниться и не портиться выпечке.
– Не забывай, Джулия, выпекать нужно два раза! Не забывай!
И каждый раз я представляла, как подношу узелок с кантуччи прекрасному рыцарю, а он, поцеловав меня, вскакивает на белого коня и несётся прочь, куда-то в войну, на подвиги. С каждым годом образ моего рыцаря менялся. То он был молоденьким салагой с модной стрижкой, то длинноволосым мурмиллоном Марком Аттилием, а то и высоким блондином с бородой и усами по типу Дэвида Бекхэма.
Но Берта пекла кантуччи именно по рецепту кондитера Антонио Маттеи, который записала в своей записной книжке ещё молоденькой девушкой. Изношенные страницы рукописей с волшебными рецептами Берты хранил лишь кожаный переплёт книжки ручной работы. Такой же надёжный, как и всё, что её окружало. Записи были сделаны моей старушкой в разные времена – пером и чернилами, ручкой, карандашом. Вначале чётким и красивым почерком, потом более торопливым, а последние странички были исписаны совсем коряво. Многие из них почти стёрлись. Но я каждый раз удивлялась, как могла Берта считывать названия ингредиентов с этих "невидимых" рецептов.
И вот запах специй разносится по комнатам нашего крошечного домика, как и наш смех – мой звонкий и пронзительный, и её низкий, с хрипотцой, скрипучий. Как тепло и уютно было жить с Бертой! Рождество для меня было связано ещё и с томболой, играть в которую приходили наши соседи Стефан и Мария с детьми. Помню, как, рассевшись вместе вокруг стола, все разных возрастов, но точно как дети лихорадочно ожидали заветных чисел, которые, выйдя из корзины, сулили выиграть приз – самодельную игрушку-какого-нибудь Пиноккио или расшитый шёлковый платочек или крошечную склянку с духами.
Уже в юношеском возрасте у меня была ностальгия по времени, в котором я никогда не жила. Это было связано с рассказами Берты, её влиянием на меня. Берта часто вспоминала